Оторва
Шрифт:
Я положил Ларису на спину, распахнул широко её бёдра и всмотрелся в ярко красную натруженную рану, в которой сегодня побывали уже три члена. Потом начал жадно впиваться в неё языком и хватать губами клитор.
– О, я опять сейчас кончу, - задышала часто девушка, - ты не думай, с ними было только противно, всё болит!
«Знаю я, как тебе противно, здоровенная кобылица!» - распалялся я всё больше языком, -
Почувствовав, что Ларису стало забирать, я оторвался ртом от растревоженной плоти и засунул в неё всю ладонь, нащупывая пальцами матку.
– О, всунь в неё кулак! – потребовала ненасытная нимфоманка.
Я сжал ладонь в кулак, прямо там внутри, и начал им крутить туда сюда, вжимаясь в ребристые стенки.
Восхитительно хлюпала слизь, заполнив всю полость и, наконец, плоть взорвалась горячим потоком, а влагалищные мышцы судорожно, до боли обжали моё запястье.
Я сумел с трудом вытащить кулак из заглотнувшей его пасти только минут через десять, когда Лариса забылась сном, с сопением дыша открытым ртом.
Как-то позже я повстречал на улице Елену. Она открыла маленький секрет. Лариса не дозвонилась по телефону ко мне после акта изнасилования и позвонила Сашке, когда я уже ушёл. Информированная о ситуации, она прискочила ко мне, а с Ленкой у нас всё «оборвалось у самой жопы».
На утро проснулся с подавленным настроением. В трезвом виде вчерашние «праздничные» новости воспринимались, отнюдь, не возбуждающе.
Лариса чутко уловила мою мрачность.
Она спрыгнула с тахты, как обычно, голая и подскочила к компьютеру. Потом начала что-то нащёлкивать.
– Что печатаешь?
– Не мешай, потом покажу!
Я вытащил из тумбочки рядом с постелью бутылку с коньяком и приложился.
Девушка включила принтер и отобрала бутылку для себя, потом подала листок.
Это было заявление в прокуратуру об изнасиловании.
«Да надо посадить этих сволочей!» - согласился я, прочитав заявление, оно описывало события столь страдательно, что я искренне, на этот раз, пожалел несчастную и сказал:
– Подавай! А прокурору я позвоню, он знает меня.
Я позвонил суровому блюстителю порядка примерно через неделю.
– Засудить их гандонов! – потребовал я.
– А ты кто Ларисе? – спросил прокурор.
– Друг.
– Так вот, друг, я их допрашивал, они не отрицают, что полезли на девку, но говорят, что она напилась и разгуливала голой по квартире.
Что по суду светиться будем? Я её сегодня вызову для показаний.
– Ага, - ответил я и повесил трубку.
– Ты что голая шаталась перед ними? – спросил я.
– Ну и что! Я дома всегда хожу голая!
– И перед мужиками?
– Что мне теперь молчать в тряпочку? – расплакалась тут же она.
А я не знал, что и сказать.
Прокурор позвонил назавтра сам.
– Ну что разобрался со своей подругой?
– Разобрался.
– Так и есть?
– Может быть, - осторожно не возразил я.
– Вот что, Олега разжалуют и выкинут за зону, он там зачинщик, а фельдшера уволят из части.
И на этом крышка!
– Крышка, так крышка, - согласился я.
XXVIII
Какие только мысли не терзали меня!
Лариса совсем запила, а когда я сказал ей, что так не пойдёт, побила все остатки семейного хрусталя и убежала в свою квартиру.
Встретившись случайно с Людмилой, я поделился с ней, с кем же ещё?
Она запричитала:
– Изведёт она тебя! Как её хамелеоны?
– Опять сверкают всеми цветами!
– Ну, точно, вернулась Меллюзина, ты с ней не справишься!
– Но не могу я без Ларисы!
– Давай познакомлю со своей подругой? Соня.
– Кто она?
– Преподаватель в техникуме. Красивая, порядочная, только у неё Танька.
– Дочка?
– Ну да. Тебе и надо с ребёнком, чтобы почувствовать ответственность за семью.
– Не знаю.
– Надумаешь, скажешь.
Меня вызвали повесткой в кожный диспансер. Врач грубо прикрикнул:
– Снимайте штаны!
– Зачем? – искренне не понял я.
– Исследоваться будем!
– Зачем?
– Вы как мальчик. Живёте с Ларисой Никишиной?
– Это моя личная жизнь!
– Личная. Пока заразу не разносите. Между прочим, она написала заявление, что Вы заразили её гонореей.
– Знаете что?!
– Я то знаю, - стал доктор грубым вновь, а Вы вот не знаете, что под статью попали.