Оторва
Шрифт:
Но мой орган, испустив финальный салют, не опал.
Дана, соскочив со стола, влезла на кресло коленками и заправила стойкий предмет под розовые, от сиденья на столе, ягодицы.
– Только не спускай в меня! – крикнула она.
Уже разрядившийся ранее снаряд, долго и сладострастно вонзался без устали в её, ещё неразработанное лоно, в то время как мой передок крепко массировал её сдобные полушария с каждым качком.
–
Но мои руки крепко ухватили её задницу, а, казалось, дымящийся от трения орган, безжалостно, со свистом драл её молодую письку.
Наконец, я почувствовал, что сперма с болью продирает узкий перешеек семенного канатика, и резко выхватил труженика из горячей щели.
С криками оросил я роскошную розовую возвышенность с восхитительным руслом посредине, переполнившимся обильной молочной влагой.
– Ну, ты загнал меня до корчи, – запыхалась Дана.
– Но ты же так и не кончила?
– Я не умею это, но хочу.
«Опять загадки нимфеток», - подумал я, - «какие начнутся фокусы для стимуляции оргазма на этот раз».
– Удовольствие через боль – лучшее наслаждение, - начал я воспитание на всякий случай.
– Уж я поняла это, милый, – сказала Дана язвительным тоном.
– Да я серьёзно. От этого возник садомазохизм.
– Я не знакома пока с этими извращениями.
– Не извращениями, а ухищрениями. Молодая, ещё узнаешь. Кстати, а сколько твоих лет мы сегодня отмечаем?
– Четырнадцать.
– Шутишь, что ли?
– Серьёзно.
Я вскочил как ужаленный, чёрт бы побрал этих акселераток!
– Что ты сразу не сказала?
– А ты не спрашивал. Да ты бы не полез на меня, если бы узнал!
– Наверно, - неуверенно вымолвил я.
– Да ты не бойся! Я же не девочка больше года.
– Это я понял.
– Что девочек ломал?
– Всего пару раз по молодости, одна - первая жена была.
– Ну и как?
– Уж точно не удовольствие.
– Знаю, – вздохнула она.
– Однако, мне не по себе, прелестная акселератка.
– Да что ты заладил? На то и писька, чтобы трахаться!
– Как я завидую нынешнему молодому поколению, которое понимает это … со дня рождения.
– А моя мама костерит меня, почём зря! Блядь! – орёт, - задорно развеселилась всегда жизнерадостная нимфетка.
Тут раздался звонок в дверь. На пороге появился Фаукат и не один, а с двумя поддатыми хохотушками из своего гарема и тремя бутылками вина.
– Ба, да ты не один! И с такой девушкой, - просверлил Фаукат Дану глазами.
– А я Вас знаю! – отозвалась та, - Вы папа моей подружки.
– Ну ладно, ладно, какой я тебе папа – дядя старше, - указал на меня, сразу молодясь, татарин.
– Да я и не зову тебя папой, а я Дана! – сразу перешла тоже на «ты» и подала руку девушка.
– Ну, опять у Вадика оторва! – восхитился Фаукат, – девочки проходите – это мой друг Вадик с подругой Даной.
– Уж лучше мы дедушек поищем, что нам остаётся, – хихикнула одна из дам, в которой я признал, наконец, блондинку – подарок Феди в трудные дни, когда уехала от меня Татьяна.
– Так Люся, не выступай, – сказала вторая дама.
– Ну, Люся здесь родная, – сказал Фаукат, - Вадик – наливай!
– Поехали! – опомнился я, подымая бокал.
– Вадька, как я соскучился по тебе! – заобнимался Фаукат, - будешь на гитаре играть?
– Снимай с серванта!
Вообще-то, я знал на гитаре только четыре аккорда, что не мешало исполнять под них любые песни.
Пропели «Очи чёрные», «Я встретил Вас», есенинский «Клён – ты мой опавший», дальше пошла всякая муть, как всегда по пьянке.
– Давай весёлую! – закричали дамы.
«На солнце цилиндром сверкая,
Одев самый модный сюртук,
По Летнему саду гуляя,
С Марусей мы встретились вдруг!»– орала компания.
– Вадька, Вадька давай свою песню про презерватив! – закричал Фаукат.
– Так слов никто не знает, – замялся я для виду.
– Вон там у тебя слова, – вытащил Федя из серванта листки с текстом и раздал дамам.
– Песенка о розе! – провозгласил я.
Слова в песне были простые, мелодия лёгкая, последние две строчки пропевались два раза, поэтому компания дружно стала подпевать:
Я помню, как сейчас тот тёплый вечер
И нашу встречу в парке над водой.
Ты ласково обнял меня за плечи