Отпечаток пальца
Шрифт:
Джонатан наклонился к ней.
— Тебе не следовало поступать так, — сказал он. — Это поставило ее в неловкое положение. Ты должна была прийти ко мне.
— Мне не хотелось.
Не в ее привычках было объяснять дяде, что она действовала, повинуясь инстинкту. Ей хотелось только одного: обогреть и приласкать бездомного котенка, которого Джонатан подобрал и принес в дом. С Мирри прибыл сундук, набитый буквально лохмотьями — заношенными грязными платьями, в основном черного цвета. Кроме того, там лежали старые порванные книги, а чтобы все это не вывалилось, сверху засунули засаленное пуховое одеяло. В сундуке не нашлось ни одной вещи, которую было бы прилично носить в Филд-Энде. Там вообще не было никакой одежды. Джорджина не могла сказать
Джонатан повторил ее последние слова:
— Тебе не хотелось? Почему?
У Джорджины возникло ощущение, заставившее тоскливо сжаться ее сердце, что они с бешеной скоростью низвергаются в пучину несчастья. За столько лет она так хорошо изучила своего дядю, что не могла ошибиться в оценке происходящего. Она не раз видела, как он запутывался в размолвках, противоречиях и ссорах, часто возникавших из-за пустяков, а кончавшихся горьким отчуждением. И всякий раз, как возникал очередной инцидент, он становился невосприимчив к доводам разума или к анализу причин случившегося. Но к ней он всегда относился с любовью и лаской. Она семнадцать лет прожила под его крышей, и таких сцен у них никогда не было. Она не могла поверить, что он так отдалился от нее, что ей уже не достучаться до его сердца. Но она твердо решила не прекращать попыток.
— Это трудно… — начала она.
— Я спросил тебя, почему ты не пришла ко мне. Так почему ты не сделала этого?
— Я не понимала твоих намерений… не знала, что ты собираешься делать. Мне действительно не хотелось, чтобы ты или кто-то другой узнали, что у нее ничего нет. Ты не сказал мне, что хочешь оставить ее у нас. Неужели ты сомневаешься, что я хотела ей добра? Я думала, что все это останется между нами — между двумя девушками. Такое случается в семьях сплошь и рядом, девушки обмениваются платьями, потому что вырастают из них или потому что они им надоели, и им хочется как-то обновить свой гардероб.
Джонатан прервал ее резким саркастическим замечанием:
— Да… так вот до чего дошло дело! Тебе надоели твои платья и захотелось обновить свой гардероб. Для тебя они оказались не слишком хороши, зато Мирри они были в самый раз. А она была так наивна и неопытна, что не понимала, как ее унижают. Знаешь, что она сказала мне накануне? Клянусь, никогда не слышал ничего более трогательного. Я дал ей чек, чтобы она купила себе что-нибудь, и она пришла сюда перед обедом, чтобы показать мне новое платье. Она выглядела как картинка и, приподняв слегка юбочку, сказала: «Знаешь, это первое платье, которое я сама выбрала и купила». Всю жизнь ей приходилось довольствоваться только обносками — тем, что ей отдавали другие. Благотворительные посылки! И после того как я привез ее сюда, ведь ты понимала, что она навсегда рассталась со своим прошлым, а Мирри снова попадает в те же условия. Ты взяла какие-то свои старые платья, которые тебе надоели, отдала их переделать деревенской портнихе и заставила бедного ребенка поверить, что исключительно из самых добрых соображений навязываешь ей это тряпье!
Анонимное письмо было забыто, Джонатан не хотел думать о том, по какой причине оно написано, не хотел выслушать и понять свою племянницу. Джорджине так и не удалось объясниться с ним, он остался глух к ее словам. Письмо лежало там, куда он бросил его, — на блокноте с промокательной бумагой. Она подошла поближе и, наклонившись, взяла его. Не выпуская из рук письма, она направилась к двери, но он окликнул ее:
— Подожди! Я хотел кое-что сказать тебе.
Он отодвинул кресло от стола и, откинувшись на спинку, барабанил пальцами по его ручке. Потом перевел взгляд на нее и коротко бросил:
— Речь идет о моем завещании.
Джорджина побледнела, теперь цвет ее лица почти не отличался от лимонно-желтого цвета ее джемпера и кардигана. Ее темно-серые глаза на этом фоне показались еще темнее. При словах «Речь идет о моем завещании» на мгновение на ее щеках вспыхнул румянец, но тут же исчез.
— Дядя Джонатан…
Он поднял руку, лежавшую на колене:
— Не перебивай меня. Я хочу только одного: чтобы ты выслушала меня. Полагаю, что ты, как и все остальные, считала само собой разумеющимся, что все мое состояние перейдет к тебе?
— Дядя Джонатан, пожалуйста…
— Я сказал, чтобы ты не прерывала меня! — крикнул он. — Я хочу, чтобы ты выслушала меня! Терпеть не могу, когда эмоции вторгаются в деловые вопросы. Это чисто деловой вопрос. Речь идет о завещании. Я не хочу, чтобы ты имела превратное представление о моих намерениях. Я не считал нужным разговаривать с тобой раньше на эту тему, это было излишне. Но поскольку недавно я решил внести в завещание определенные изменения, то считаю необходимым поставить тебя в известность об этом. Не хочу, чтобы ты думала, что это решение принято поспешно или под влиянием минутного раздражения. Сравнительно недавно я пришел к выводу, что мое нынешнее завещание не отражает моих желаний. Вследствие этого я собираюсь внести в него определенные изменения. В основном те суммы, которые я завещаю прислуге, и расходы на благотворительные цели останутся без существенных поправок, но во всем остальном произойдут серьезные перемены. Я намерен обеспечить будущее Мирри.
Джорджина перевела дыхание. Не успел он докончить фразу, как она с энтузиазмом произнесла:
— Безусловно, дядя Джонатан.
Черные брови, так резко контрастирующие с его густой седой шевелюрой, слегка приподнялись в саркастической усмешке.
— Уверен, ты испытываешь самые благородные чувства, но я попросил бы не прерывать меня. Я намерен обеспечить Мирри ее безопасность и независимость. Это завещание будет значительно отличаться от настоящего, по которому все мое состояние переходило тебе.
— Дядя Джонатан…
— Твое бескорыстие заходит слишком далеко, дорогая. Не собираешься ли ты притворяться, будто тебя не волнует, если ты останешься без пенни?
Ни на секунду не задумавшись над его словами, она с негодованием воскликнула:
— Безусловно, меня это задело бы! Это означало бы, что ты ужасно рассердился на меня и не желаешь больше заботиться обо мне… Конечно, меня это взволновало бы! Но не из-за Мирри. Я была бы только рада, если бы ты обеспечил будущее Мирри. Дорогой, пожалуйста, приди в себя и прекрати так плохо думать обо мне! Я не представляю, как можем мы с тобой разговаривать в таком тоне. Все это похоже на страшный сон… да так оно и есть. Как такие ужасные мысли могли зародиться в твоей голове?
— Это факты, — ответил Джонатан, — а с фактами не оспоришь. Тебе не удастся игнорировать их, даже если назовешь все это страшным сном. Если все настолько ясно для тебя, что ты получаешь анонимные письма на этот счет, настало время что-то предпринять. С первых дней ее появления у нас ты ревновала к этому бедному ребенку, а я, как последний дурак, не замечал этого.
— Кто же раскрыл тебе глаза? — медленно спросила Джорджина. — Мирри?
В глазах Джонатана мелькнуло раздражение.
— Мирри? Нет, это была не Мирри, это несчастное дитя здесь ни при чем. Она думает, что ты желаешь ей добра. У нее только одно на языке: «Ты видишь, какая Джорджина добрая! Она отдала мне свое старое платье… какой чудесный цвет!», «Какая она заботливая! Пригласила меня пойти на прогулку вместе с ней и Энтони, но я, конечно, понимала, что ей хотелось бы побыть с ним наедине, поэтому отказалась». Кажется, в твоем письме было что-то на этот счет? Что-то насчет того, что Э.Х. влюблен в нее. Вот что, моя дорогая. Я дам тебе небольшой совет, и, если у тебя есть хоть капля здравого смысла, ты примешь его. Нет ничего более отталкивающего, чем ревнивая, злобная женщина. Так что если ты заинтересована в Энтони Хелламе, я посоветовал бы тебе быть осторожнее и не показывать ему, что ты ревнуешь его к Мирри.