Отпетые плутовки
Шрифт:
— Зачем тебе? — искренне удивилась я.
— Не зачем, а просто… Ты будешь говорить, а я тебя слушать. Мне нравится твой голос. Давай, рассказывай.
— Про Шагала, что ли?
— Ну, давай про него.
Я рассказала все, что могла припомнить, рассказ вышел не особенно длинным, но, как ни странно, и не рекордно коротким. Я поудивлялась своей памяти, после чего мы вместе с Сашкой стали рассматривать репродукции.
— Да… — вздохнул Багров и покачал Головой. — И что, за такое еще деньги платят?
— Искусство тебе не дается, —
— Нет, просто интересно… А где этот Шагал, к примеру, продается?
— За границей на специальных аукционах. А у нас… даже не знаю. Частные коллекционеры покупают, музеи, конечно, крупные, у которых деньги есть… Честно говоря, я в этом тоже не очень разбираюсь. Сейчас картины из частных собраний если продаются, то в основном уходят за границу.
— А где его Юлька купила?
— Слушай, что это у тебя за неожиданная тяга к искусству? — насторожилась я.
— Нет у меня тяги, — обиделся Сашка. — Есть любопытство. Что в этом плохого?
— Ничего, — покаялась я. — Просто история эта… как бы тебе сказать… не совсем приятная…
— Да? Это еще интереснее, — хмыкнул Сашка, обнял меня, прижал к себе покрепче и заявил:
— Давай, колись.
Я покосилась на дверь, опасаясь, как бы Юлька не услышала, что я выдаю ее тайну, и заговорщицки зашептала на ухо Багрову:
— У Юльки был друг. Художник. По-моему, страшный жулик, но Юлька считала его гением. Потому и картины его везде развесила. Страшная гадость, правда? Он был связан с коллекционерами, вечно чего-то продавал, покупал. Нашел какую-то старушку, вдову. Бабка была совсем старая и, по-моему, выжила из ума. Как у нее Виталик смог выпросить картину?.. Я думаю, он ее попросту украл, обманув старушку. Но у него была какая-то бумага, удостоверяющая куплю-продажу, и он таки заставил бабку поставить свою подпись. В общем. Шагал ему достался практически за бесценок. Он искал покупателя, а потом… у него начались неприятности, финансовые, и картину отобрали.
— Кто? — невинно поинтересовался Сашка.
— Один папин знакомый… Виталик хотел ее выкупить, но не успел.
— Неужто помер?
— Да. Что-то с ним произошло… видимо, дела были совсем плохи, и он… выбросился с шестого этажа. Ужасно… — В этом месте я вздохнула.
— Ясно, — в тон мне вздохнул Сашка. — А как все-таки она попала к Юльке?
— Этот человек, у которого оказалась картина, ее реальной ценности не знал, то есть он был в курсе, что она денег стоит, но если бы узнал — каких, наверное бы, не поверил. От искусства он далек, а несведущему человеку разобраться…
— Да, — взглянув на репродукцию, с готовностью согласился Багров.
— Она висела у него в прихожей, — с ужасом добавила я. — Представляешь?
— Нет, — честно ответил Сашка, как видно, так и не подобрав подходящего места для такой картины даже в прихожей.
— А Юлька очень переживала за картину и вообще… и мечтала ее выкупить. Вот и ухнула на нее все свои деньги…
— Зря она так, — покачал головой Сашка.
— Это же память о близком друге.
— А теперь, выходит, ни картины, ни памяти.
— Да, — выразительно вздохнула я, печалясь о женской доле вообще и Юлькиной в частности.
— И сколько она за эту память отвалила?
— Не знаю. Виталик был должен пять тысяч долларов, это я хорошо помню. Юлька еще возмущалась, что за такие деньги и отобрать Шагала. Ну… проценты за год… У Юльки на книжке было тысяч десять, не больше, теперь говорит, что нет ни копейки.
Сашка сурово нахмурился и спросил:
— Вот такая мазня стоит десять тысяч баксов?
— Нет, конечно. Двести, триста, хотя точно не знаю. Я же не специалист и ценами на рынке не интересуюсь.
— Двести, триста, а она отдала десять тысяч? — Тут Сашка выпучил глаза и произнес с ужасом:
— Двести тысяч долларов?
— Отвяжись, — нахмурилась я. — Может, двести, может, сто восемьдесят, а может, пятьсот… Говорю, я не эксперт. Знаю, что стоит дорого… Странный у нас какой-то разговор. Или ты рассчитываешь, что отец даст мне Шагала в приданое? — кокетливо спросила я.
— Так этот Шагал вроде Юлькин? — удивился Сашка.
— Если все так, как Юлька рассказывает, боюсь, ей не только Шагала, но даже этого дома не увидеть.
— А кто-то намекал, что папа у нас большой доброты человек…
— Не добивай, мне и так тяжело. Папу я люблю больше всех на свете, а Юлька — моя лучшая подруга. Конечно, я переживаю и надеюсь их помирить. Только, если честно, я ей не очень верю. Папа человек уравновешенный, и такому невероятному поведению должна быть причина. Думаю, Юльке она хорошо известна. — Я вздохнула, пару минут разглядывала потолок, потом спросила:
— С чего он мог так разозлиться?
— Не знаю, — очень натурально пожал плечами Багров. — Может, застал ее с кем?
— Что ты… Юлька не такая…
— Ага, — с готовностью кивнул Сашка, чертенок в его зрачке нагло ухмыльнулся, мол, все вы не такие, а дурите нашего брата будь здоров.
Утро началось с телефонного звонка. Юлька кинулась к телефону со всех ног, должно быть, питая надежду, что звонит раскаявшийся в своем чудовищном поступке отец. Схватила трубку, сказала:
— Да, — и тут же нахмурилась. Сообразив, что Юльку постигло разочарование, я вздохнула и пошла пить кофе. Разговор в гостиной вышел бурным, Юлька неожиданно крикнула:
— Пошел ты! — грязно выругалась, а потом и вовсе произнесла нечто длинное, замысловатое и совершенно непечатное.
— Кто это? — пролепетала я, стрелой вернувшись с кухни.
— А… — Юлька махнула рукой. — Не обращай внимания.
Тут внизу появился Сашка, до этого момента он нагло подслушивал, стоя на лестнице.
— Машка, я отлучусь ненадолго, — и зашептал:
— Предупрежу отца анонимным звонком и попробую узнать, чем занимаются эти гады…
— Какие? А… ФСБ?
— Вот именно. Из дома лучше не выходи… мало ли…