Отпуск Берюрье, или Невероятный круиз
Шрифт:
Бесстрастный голос Росса звучит из переговорного устройства:
— Могу ли я применить механизм тринадцать, сэр?
— Я как раз собирался вам это предложить, Росс!
— Спасибо, сэр.
Росс протягивает руку к приборной панели, рядом с которой панель «Боинга 707» выглядит как у «Ситроена 2CV». Нажимает кнопку из чёрного эбонита. Сразу же передняя часть «роллса» издает рёв истребителя в пике. Просто катаклизм, а не звук! Ни одна евстахиева труба не выдержит такого воя! Слуховые аппараты взрываются, когда получают удар такой силы! Барабанные перепонки лопаются!
Эффект магический: драндулет этих шалопаев делает
Сирена умолкает. Росс невозмутимо проезжает мимо. Град оскорблений слышится из застрявшей машины, в стиле: «Ну ты, на колымаге! Холуй! Фашист! Голлист! Убийца!»
Полный набор.
Росс притормаживает и спрашивает в трубку:
— Можно ли мне применить механизм пять бис, сэр?
— Да, в самом деле, он будет кстати, Росс, — соизволяет Патрон.
Ещё одно точное движение руки Росса, и задняя часть нашего удивительного автомобиля начинает изрыгать отборные ругательства: «Пошли в ж…, эй, говнюки! А х… не курятина? Глаз на ж… натяну, педрилы!» И так далее. Льётся продолжительный мощный поток.
Старик берёт трубку.
— Я думаю, с них достаточно, Росс, эти пидовки уже далеко.
Конец программы.
Видя моё удивление, мой хитромудрый шеф объясняет:
— Иногда приходится сожалеть о том, что шофёр не говорит по-французски, поэтому я записал документ, который вы только что слышали из уст одного живописного сантехника, сочный язык которого произвёл на меня впечатление. У этого человека просто изумительный лексикон и говор рабочего предместья, не правда ли? Ни один шофёр не сравнится с ним!
Хорош Папа! Какое поразительное открытие после долгих лет совместной работы! У него тонкое чувство юмора, живописный вкус и фантазия. Что же тогда означают его надменные выражения лица? Строгие проповеди? Триколорные воззвания? Думаете, фасад? Одежда некоего персонажа, в которую он облачается, чтобы казаться кем-то?
Непринуждённо он готовит две ориндж-водки, которые принимают вид скорее двух водок-ориндж.
— За успех нашего будущего расследования, малыш!
Я поднимаю фужер на высоту носа. Сквозь стекло бокала рожа у Дира выглядит деформированной.
— За ваш отпуск, господин директор!
Он подмигивает.
— Я рассчитываю на то, что вы нейтрализуете девицу, которую я так некстати представил в качестве своей племянницы, у меня нет никакого желания следить за ней на «Мердалоре», где нам предстоит, извините за каламбур, пасти других овечек!
— В общем, вы хотите, чтобы она не появилась в момент отплытия? — шепчу я после того, как отпил приятного напитка.
— В общем, да, — отвечает Патрон. — Вы изобретательны, дорогой Сан-Антонио, наверняка вы найдёте какой-нибудь способ.
В конце концов, миссия не такая уж и неприятная. Дурачить девок мне не впервой.
— Что вы думаете об этом странном деле? — шепчет Лысый, глядя на пейзаж, проплывающий по сторонам от «роллса».
— Посмотрим на месте, Патрон.
— Я полагаю, у вас уже есть какое-то предположение?
— На первый взгляд можно допустить, что виновник или виновники являются членами экипажа, не так ли?
— Вы так думаете?
— Ну да, смотрите: четыре исчезновения подряд. И ни один из пассажиров не отправлялся четыре раза подряд в один и тот же круиз!
— Надо же, я об этом не подумал, — признаётся босс.
У него едва
— Как вы думаете, Берюрье поедут с нами? — спрашивает Биг Босс.
— Почему бы и нет? Перспектива роскошного круиза должна быть ужасно соблазнительной для простых людей.
— А было бы здорово, если бы с нами был наш любезный Берюрье, — размышляет мой сосед по «роллсу». — Он бычок сообразительный.
— Нет, — уточняю я, — он бык!
Я задремал.
Металлический голос Росса гнусавит в аппарате.
— Не это ли место, сэр?
Он только что остановился рядом с каким-то пёстрым балаганом, над входом в который возвышается дугообразное панно с надписью: «Кемпинг зачарованной медузы». Местечко, несмотря на вывеску, вряд ли можно назвать очаровательным. Я бы даже сказал, что «это место», как его презрительно назвал Росс, напоминает отхожее место.
Конечно, оно находится на так называемом Лазурном Берегу. Конечно, море в восьмистах метрах. Только…
Только оно расположено на обочине Национальной дороги между городской свалкой и цементным заводом. Только… железнодорожная ветка, именуемая «Дековиль», ограждает его по четвертой стороне. Только толстый слой серой пыли покрывает этот гигантский лагерь. Бивак, друзья мои! Лагерь беженцев. Несколько сотен легко одетых семейств влачат здесь своё существование в чудовищной сутолоке. Каждое из них натянуло палатку рядом со своим автомобилем. Самые имущие даже натянули тенты в форме гаража, чтобы защитить свое любимое авто от солнечных лучей. Из громкоговорителей, прикрепленных на концах окрашенных мачт, несётся дробильная, лязгающая, отупляющая музыка. Запахи дурной кухни смешиваются с запахами цемента. Цемент пахнет дерьмом. Почти кухней! От перегретых укромных мест тянутся непостижимые малоприятные запахи. Музыка образует фон, напоминающий своим постоянством шум моря. Но к ней примешиваются тысячи других шумов, образуя какофонию. Сухой посвист небольшого локомотива, который пыхтит на заднем плане. Клаксоны машин туристов, которые въезжают, и туристов, которые выезжают. Крики неугомонной детворы. Перебранка гурий. Истерические транзисторы, всегда и везде!
— Да, — отвечаю я, — именно этот концлагерь!
У меня в бумажнике всё ещё лежит адрес Берю, начертанный его рукой на обрывке крышки от коробочки из-под сыра камамбер.
— О боги! — шепчет Старик. — И такое существует?
Мы въезжаем в эту Треблинку отдыха. Нашим глазам предстаёт кругообразная площадка, в середине которой возвышается постройка с надписью «Офис» (по-американски, будьте любезны).
Росс подруливает туда. Аборигены сразу же окружают «роллс».
— Надо же, дилижанс! — вскрикивает чёрная горилла, покрытая растительностью гуще, чем артишок.