Отпуск по ранению.Сашка

Кондратьев Вячеслав Леонидович

* * *

На другой день отправился Володька на Домниковку – надо с Егорычем проститься, да и с Надюхой. Неудобно получилось – не заходил к ней с того раза…

Егорыч сидел во дворе на скамеечке – сумрачный, вялый, смолил самокрутку.

– А, лейтенант… – как-то равнодушно поприветствовал он Володьку. – Чего не заходил? Поминала тебя Надюха…

– Дома она? – спросил Володька.

– Нет, на работе.

– Передай ей привет тогда.

– Что привет? Зашел бы, приласкал… Пожалела она тебя тогда…

– Понимаешь, Егорыч,

не успею я… А потом… Ты передай ей, что встретил я… ну одну свою девушку… Она поймет.

– Чего не понять – побаловался, и в сторону. Нехорошо, браток. Она ж не такая, чтоб с каждым… Значит, понравился ты ей.

– Ты передай, она поймет…

– Поймет не поймет, мое дело маленькое, передам… – Егорыч затянулся и выплюнул цигарку. – Знаешь, не вышло у меня с этой торговлей, черт бы ее подрал. Из-за нее, проклятой, привык к стаканам… День не выпью – сам не свой. Вот какое дело, брат, получилось. – Он подрагивающей рукой вынул платок, отер пот со лба. – На работу сейчас устраиваюсь. Хоть какое дело но буду делать. Когда уезжаешь-то?

– На днях…

– Ну что ж, бывай… Хочешь, я тебе про один канал расскажу? На прощальный вечерок водочки-то нужно достать… Так вот, иди в бывший Елисеевский и прямо к директору – так и так, пришел конец отпуску, а выпить на дорожку нечего. Он тебе сразу – платите в кассу шестьдесят рубликов, ну а когда ты чеки выбьешь, он тебе из собственного сейфа две бутылки. Понял? Мировой мужик… Только по второму разу не вздумай – прогонит.

Володька поблагодарил за "канал", хотя знал, что никакой водки добывать он не будет: не до нее как-то. Попрощался с Егорычем, который напоследок расчувствовался, жал Володькину руку и приговаривал:

– Ты поосторожней там… Что ни говори, а береженого и Бог бережет, хотя и понимаю – от судьбы не уйдешь. Но ты все же подумай и о себе, и о ребятках своих… Наобум и на авось воевать негоже.

– Я понял это, Егорыч… Понял…

* * *

Осталось до перекомиссии пять дней… Рана на Володькиной руке давно затянулась, пальцы работали, правда, чуть больновато было, когда кисть сильно сожмешь, но врач сказал, что отпуск ему не продлят – годен Володька к дальнейшей войне.

Начальник штаба Тониного отца должен был приехать сегодня вечером. Так как никто не знал, когда он поедет обратно, – вероятно, что завтра утром и уедет, то прощальный вечер Тоня решила устроить сегодня.

Володька лежал в своей маленькой комнатке при кухне с раскалывающейся от боли головой. Уже второй день ломило голову, видать, оттого, что мучило Володьку – как он скажет матери и Тоне о принятом решении. Не думал он, что будет это таким трудным. И не раз всплывали в памяти слова Сергея о том, что у человека не одно "надо".

Из кухни, где хозяйничали мать и Тоня, до Володьки доносилась часть разговора.

– Знаете, Ксения

Николаевна, мне сейчас даже хочется, чтоб Володя поскорей уехал к отцу. Меня не пугает разлука, лишь бы он был там… Все время кажется – что-то случится, что-то случится…

– Что может случиться, Тоня? – успокаивала мать.

– Не знаю… не приедет папин сослуживец или еще что-нибудь…

Для Володьки каждое слово – будто удар по голове, и он закрывал уши руками…

Потом он слышал, как пришел Сергей, поздоровался, спросил, где Володька, передал что-то из продуктов, бросив: "Тут кое-что к столу", – а затем, видно, присел на кухне и со вздохом сказал:

– Вот и пролетели сорок дней…

– Именно пролетели, Сережа… А они были очень нелегкими и для меня и для Володи. Он так ничего и не рассказал мне о фронте, но я о многом догадалась сама… – Мать тоже вздохнула.

– В Володьке слишком много психологии, – заметил Сергей.

– Это хорошо или плохо? – спросила Тоня.

– Увы, мы все воспитаны на святой русской литературе, а в ней слишком много психологии.

– Этим она и хороша, – сказала мать.

– Для мужчины много психологии, наверно, плохо, – заявила Тоня уверенно.

– Браво, Тоня! Для дочери военного такое заключение вполне естественно. Я согласен – плохо. – Сергей засмеялся.

– Сережа, ВЫ сами не верите в то, что говорите.

– Возможно, Ксения Николаевна, возможно… – небрежно бросил Сергей.

Потом они говорили еще о чем-то. Володька не прислушивался – голову толчками била боль, но когда Тоня завела разговор о Степановой, он напрягся.

– Какой Степановой? – спросила мать.

– Это жена… точнее, вдова его однополчанина, – ответила Тоня. – Когда он пришел от нее, я еле-еле вырвала у него клятву не совершать сумасшедших поступков…

– Расскажите подробней, Тоня. Я ничего об этом не знаю, – взволнованно попросила мать.

– Ну, Володька, выполняя приказ, не послушал этого Степанова… В общем, почему-то он считает себя виноватым в его гибели…

– Опять психология, – бросил Сергей.

– А может, это совесть, – не сразу и очень тихо произнесла мать.

– Глупость! – быстро вступил Сергей. – В суматохе боя совершенно невозможно рассчитать последствия своих поступков. Володька ни в чем не виноват!

– Что вы еще знаете? – так же тихо спросила мать, но тут раздались звонки в дверь, и она пошла открывать. – К тебе пришли, Володя.

Володька с трудом поднялся, вышел из комнаты – в кухне стояли Витька Бульдог и Шурка Профессор.

– Проститься пришли, Володь… В училище нас берут. Меня – в артиллерийское, а Витьку в пехотное, – сказал Шурка.

– Прекрасно, что в училище! – бодро произнес Сергей. – Через три месяца – лейтенанты.

– Нам сказали – шесть месяцев, – уточнил Витька.

Володька смотрел на этих мальчишек и думал, что действительно через шесть месяцев они будут командирами, будут распоряжаться жизнью и смертью десятков людей, и нет у них за плечами даже тех лет срочной службы, которым он придавал такое значение.