Отпусти меня
Шрифт:
— Не поняла. Что произошло?
— Он…он сказал…что не любит меня.
Каждое слово обжигало, будто огнём, но Маша сглотнула, словно надеялась, что это поможет.
— О, Господи, — только и смогла вымолвить её мама.
— Он ушёл, мам. Он совсем ушел. Мне так больно, что нечем дышать. Я пытаюсь сделать вдох, но у меня на груди будто лежит груз, — рыдала Сергеева, не в силах больше сдерживаться.
— Я знаю, моя хорошая, знаю. Это больно. Но всё пройдёт. Тебе просто нужно это пережить. Переждать. Перетерпеть.
Женщина пыталась подобрать слова, которые бы смогли успокоить её ребёнка. Она повторяла, как сильно любит её, и что всё обязательно будет хорошо. Помогало это мало — её дочь только сильнее заходилась в рыданиях. Она, словно заведённая, повторяла:
— Он ушёл. Мне так больно.
И у Оксаны Павловны сердце кровью обливалось от того горя, что испытывал ей ребёнок. Она заставила дочь вызвать такси и приехать к ней. А после — прижала её к себе, позволяя рыдать у себя на груди. Её домашняя футболка быстро промокла насквозь, но женщина ни слова не сказала — ведь это была всего лишь ткань. Если бы это могло помочь — она отдала бы дочери все свои лучшие наряды, чтобы та заливала их какими угодно жидкостями. Увы, это явно бы не помогло.
Когда спустя несколько часов ребёнок всё же успокоился, Оксана Павловна насильно накормила её супом, потому что понимала — Маше нужны были силы. Та вяло ковырялась в тарелке, но хотя бы больше не плакала. Так, лишь изредка шмыгала носом. Женщина говорила что-то, сама не замечая, что именно — просто какие-то шутки, истории. Что угодно, чтобы Маша отвлекалась. Это могло, но ненадолго — когда отчим повёз её домой, девушка поняла, что снова плачет. Тихо, неслышно — по её щекам просто бежали слезы. Она не пыталась их вытирать. Бесполезно. Серёжа пытался её как-то подбодрить, но он мужчина, и не мог понять до конца, какие чувства обуревали женское сердце.
А дома пришёл новый приступ. Сергеева сползла по стенке, рыдая в голос, и судорожно заставляя себя дышать. Потому что всё вокруг напоминало о нём. Ведь он был там, в её крепости.
И словно сам воздух другой, и, чуть подумав, Маша поняла, в чём было дело. Её вещи. Одежда, которая уже была у него, и которую он привёз, пропахла им. Его домом, его квартирой. И Маша сидела на полу, зарывшись в неё носом, глубоко дыша, а после убрала её в пакет и спрятала. Потому что боялась, что рядом с другими её вещами запахи смешаются, а после вовсе пропадут. Глупо, но она держалась за это, как наркоман, которому резко, в один день, пришлось соскочить с иглы.
Мамин суп не задержался в желудке, и девушка избавилась от него, чувствуя, как тугие спазмы сжимали желудок и горло. Так было даже лучше — ВСЁ лучше, чем невозможность дышать. И эти слезы — они были везде. Маша уже устала плакать, но они всё равно текли, и их было не остановить. Она снова позвонила маме, и та приехала. Она провела с дочерью всю ночь, гладя её по волосам и убеждая поспать. Та пыталась, честно. Ей хотелось этого — провалиться в забытье, ведь там ей было хоть немного, но легче. И дыра в груди казалась чуть более терпимой. Но ещё страшнее ей было просыпаться, потому что не хотелось открывать глаза в этом новом мире. В котором рядом не было ЕГО.
*****
— Она завтракала чаем, йогуртом и валерьянкой. Обед, в принципе, был таким же. Потому что ничего, кроме жидкости и лекарств, её желудок удержать не мог. Маша больше не плакала — кажется, после той ночи слёз у неё больше не осталось. По крайней мере, мне она их не показывала. Но я знала, как ей было больно. Она отдалилась от нас. Перестала приезжать. Не только ко мне — Карину она тоже стала сторониться. Сперва я не могла понять, почему, ведь мы-то её ничем не обидели. А потом поняла. На своей свадьбе, когда во время своей речи она всё же проронила несколько слезинок. Маше было больно смотреть на чужое счастье. Каждый раз у неё при этом был такой вид, словно её обманули. Пообещали что-то, но в последнюю секунду отобрали. Оставили ни с чем.
— Я всего этого не знал, — произнёс Миша.
Его голос звучал глухо, а взгляд был направлен вниз, на зелёную траву. Каждое слово, что произносила эта женщина, било его, словно пощечина. Потому что он представлял себе всё это. В красках. Его Машу, которая сломалась. Из-за него. И которая пыталась починить себя сама. Пережить его предательство.
— Ещё бы, — хмыкнула Оксана, — Да и даже если бы узнал — неужели это что-то бы изменило? Нет, ты бы всё равно ушёл. Так что мой тебе совет, если решил снова поиграться — откажись от этого сразу и уходи. Не издевайся над человеком. Вы, хирурги, конечно, умеете обращаться со скальпелем, но резать сердце дочери я больше не позволю.
Миша хотел было что-то ответить, но не успел — рядом оказалась младшая Сергеева, которая первым делом спросила:
— О чём разговариваете?
*****
Разумеется, я слышала их беседу. Не всю, но мне хватило и части, чтобы понять — дело плохо. Вид Миши только подтвердил мои опасения — он выглядел, как нашкодивший щенок. Похоже, маменька пропесочила его по первое число. Ну, класс. Только этого мне не хватало — здоровенного, взрослого мужика, снедаемого чувством вины. Спасибо, блин, мама.
Остаток вечера прошёл без эксцессов. Ну, почти. Когда Павлов, попрощавшись со всеми, пошел к машине, я, подчинившись молчаливому приказу мамы, чуть задержалась. Стоило мужчине оказаться по другую сторону заборы, наша именинница заявила:
— Мне всё это не нравится! Всё ещё!
— Что — это? — поинтересовалась я, даже не пытаясь скрыть то, насколько сильно меня утомили все эти разговоры.
— Я видела, как ты на него смотришь! Маша, не смей! Не вздумай снова с ним сходиться! Я никогда не одобрю этот союз.
Боги, как же я устала! От всего — отношений, который выжимали из меня все силы, друзей и родственников, пытающихся дать мне очень «нужный» и «дельный» совет. И мне точно не помешало бы проверить голову на предмет седых волос — чувствовалось, что они таки появились.
Отбросив все эти мысли, я произнесла максимально твёрдо:
— Мама. Не надо. Не заставляй меня сейчас приводить аргументы.
— Какие, например? — хмыкнула родительница.
Ох. Окей. Сама напросилась.
— Такие, что Сережа уходил от тебя сколько раз? Три, кажется? — припомнила я ей её личную драму, — Метался, не зная, как лучше поступить — остаться с тобой или вернуться к бывшей жене.