Отравленная совесть
Шрифт:
Долгое молчаніе.
Синевъ. А, вы думаете, я ее не подозрѣваю?
Сердецкій въ ужасѣ, отшатнулся.
Если бы я хотѣлъ… Да другой слѣдователь давно бы арестовалъ ее!..
Сердецкій. Богъ съ вами! Да гдѣ же данныя?
Синевъ. Мы только-что пересчитали ихъ.
Сердецкій. Ничего
Синевъ. Эхъ, милый человѣкъ, сотни людей шли на Сахалинъ на основаніи гораздо слабѣйшихъ уликъ.
Сердецкій. Да вѣдь вы всю жизнь ея знаете… безупречную, чистую!.. Такое прелестное возвышенное существо…
Синевъ. Какъ будто совершаютъ преступленія только изверги рода человѣческаго. Какъ будто нѣтъ моментовъ, когда преступленіе — стихійная необходимость, когда оно подвигъ? Гдѣ ваша психологія, Аркадій Николаевичъ?
Сердецкій. Ахъ, батюшка! психологія хороша, пока судишь да рядишь вчуже, а тутъ своя бѣда…
Синевъ. Этотъ разсказъ ея… это волненіе… Да вѣдь она себя головою выдала. Вы сами свидѣтель.
Сердецкій. Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Я ничего не слышалъ, ничего не знаю.
Синевъ… А, Богъ съ вами! Что я васъ повѣсткою что ли вызываю для дачи показанія?.. Вы ничего не знаете, а я ничего не хочу знать. Слышите? Не хочу. И, пока хоть одна улика противъ нея останется мнѣ не ясною, пока онѣ не окружать меня со всѣхъ сторонъ, не прижмутъ меня въ уголъ, я не наложу на нее руки. Вопреки убѣжденію, вопреки внутреннему голосу, который кричитъ мнѣ, что она убила, — я ее не трону.
Сердецкій… Но если?..
Молчаніе.
Синевъ. Дружба дружбой, а служба службой. У всякаго, батюшка Аркадій Николаевичъ, есть свой долгъ, и, какъ ни тяжело, а исполнять его надо…
Голосъ Верховскаго.
Митя! Лида! что это я дозваться никого не могу? Ребятки! гдѣ вы?
Синевъ. Степанъ Ильичъ идетъ сюда… Я слишкомъ взволнованъ, чтобы встрѣтиться теперь съ нимъ… Извинитесь за меня… До свиданья.
Сердецкій. До свиданья. Но… Петръ Дмитріевичъ!
Синевъ. Я сказалъ вамъ: буду ждать, пока могу… а потомъ не не взыщите!
Уходить.
Занавѣсъ
Картина II.
Тамъ же
Людмила Александровна. Леони. Синевъ.
Леони. Да, mаdаme, это были ужасные дни… Я постарѣла въ одну недѣлю на десять лѣтъ… О, я знаю! о немъ говорятъ, что онъ былъ дурной человѣкъ, деспотъ, тиранъ… Можетъ быть… мнѣ все равно! Я любила его, mаdаme. Я едва не сошла съ ума, когда его убили. И они, ces brigаnds de policiers, имѣли наглость подозрѣвать меня… Monsieur Синевъ былъ такъ добръ, принялъ во мнѣ участіе, доказалъ мою невиновность… Безъ него… Ахъ, страшно подумать, что сталось бы со мною.
Людмила Александровна. Да, судъ ужасенъ. Наказаніе и преступнику страшно, а вы невинны…
Леони. Ахъ, какъ хорошо вы это сказали! Я чувствую, вы искренно поварили, что я невинна.
Людмила Александровна. Да, я имѣю всѣ основанія вамъ вѣрить.
Леони. Благодарю васъ. Не всѣ такъ хорошо думаютъ о бѣдной Леони, многіе даже разочарованы, что я не убійца, клянусь вамъ. Убить Ревизанова… oh, c'est chic, mаdаme!.. Директоръ цирка самъ предложилъ мнѣ удвоить мое жалованье…
Людмила Александровна. У васъ нѣтъ никакихъ подозрѣній, кто умертвилъ Андрея Яковлевича?
Леони. Я знаю одно, mаdаme, его убила женщина.
Людмила Александровна. Это всѣ знаютъ.
Леони. И я увѣрена, что это именно та женщина, письмо отъ которой онъ не хотѣлъ мнѣ показать…
Синевъ. Письмо? Онъ получилъ въ тотъ день письмо отъ женщины?
Леони. Да… небольшой листокъ голубой бумаги.
Синевъ. Гмъ…
Людмила Александровна глубоко вздыхаетъ.
Леони. Найдите эту женщину, monsieur, судите ее скорѣе, сошлите. Чѣмъ тяжелѣе ее осудятъ, тѣмъ больше мнѣ будетъ радости…
Людмила Александровна. Вы ненавидите ее. хотя никогда не видали, даже не знаете, кто она такая…
Леони. Да, mаdаme, ненавижу. И не за него только, но и за себя. О! вы не знаете ужаса быть невинною и ждать позора… За что? для кого? Аh, mаdаme! Я волосы рвала отъ ярости.
Людмила Александровна. Вѣроятно, она страдаетъ теперь не меньше васъ… Отравленная совѣсть дурной товарищъ.
Леони. Да какая въ ней совѣсть? Въ чемъ она сказалась? О, я не сужу ее за смерть бѣднаго Аndre. Какъ знать что между ними было? Можетъ быть, она была права… Но относительно меня? предать невинную, хладнокровно послать на судъ первую встрѣчную… Какая низость! Какой звѣриный эгоизмъ!
Синевъ. Вы слишкомъ требовательны, mаdemoiselle Leonie. Инстинктъ самосохраненія не разсуждаетъ.
Леони. Иногда я думала: быть можетъ, эта женщина — дама изъ общества, потаенная грѣшница… ихъ много, mаdаme!.. Въ свѣтѣ она блестящая, холодная лицемерка, съ репутаціей непогрѣшимости, уважаемая, почтенная… Вотъ когда меня брало бѣшенство!
Синевъ. Почему же?
Леони. Monsieur, я знаю себѣ цѣну. Вы очень любезны ко мнѣ, mаdаme Ратисова ко мнѣ добра, какъ родная, вы удостоили принять меня, какъ равную. Но я не обманываю себя. Я знаю, что въ глазахъ свѣта я, все-таки, падшая женщина.
Синевъ. Помилуйте! Богъ съ вами! Что это вы?
Леони. И когда я думала, что вотъ такая-то святая прячется отъ суда, спасая себя моею грѣшною головою… Пусть молъ идетъ въ каторгу эта погибшая! Ей вѣдь все равно не привыкать къ позору, туда ей и дорога…