Отравленная страсть
Шрифт:
– Это вам за шишку на голове!
Я скинул путы с ног и навалился на водителя, заломив ему руку. Перекошенное лицо Витька испуганно пялилось очумевшими зрачками.
– Ну все, успокойся, мочить не буду, – миролюбиво сказал я и ослабил хватку. – Где держишь монтировку? Под сиденьем? – Рука выудила увесистую железку. – А теперь без глупостей, а то я отменю свое обещание.
Когда таксисты пришли в себя, я, вальяжно развалившись в кресле, скомандовал:
– Возвращаемся в общежитие. И побыстрее! Задержался я с вами.
Витек посмотрел на монтировку в моей руке и послушно развернул машину. Мы устремились обратно к городу.
– Да, чуть не забыл! Димон, кошелек верни. – Я получил от испуганного таксиста портмоне. – И удавочку заодно давай сюда. И больше так не поступай, Димон. А то попадется клиент более обидчивый, чем я. Лежать тебе тогда в кювете с перетянутым горлом. Мои коллеги подобное не прощают.
Мягко шуршали шины, ровно гудел двигатель. Витек напряженно смотрел вперед, лишь изредка бросая на меня осторожный взгляд. Димон забился в угол, стремясь слиться с обивкой салона.
Я подкрутил громкость радиоприемника. Вечерний эфир наполняли незатейливые песенки о любви. Песни были разными. О расставании, встрече, ожидании, радости, глупом счастье, подлом обмане, жгучей ревности и первом поцелуе. Я вслушивался в тексты, и мне казалось, что все эти слова обо мне и о Жене. Я примеривал песню на себя как одежду, и каждая была впору. Иногда, только куплетом, одной фразой или общим настроением. Везде я с удивлением находил что-то созвучное своим переживаниям. А в некоторых песнях я был уверен, что слышу мысли любимой девушки. Я верил, что она именно так думает о нас, и мечтает о том же, о чем и я. Песни прорывали пространство и приближали ко мне любимую девушку.
Незаметно подъехали к общежитию.
– А что вы сделали с Сашкой? – вспомнил я встревоженный звонок друга.
– С кем? – удивился Витек.
– С моим приятелем, я с ним в одной комнате живу.
– На хрена он нам? Мы не заходили внутрь. Выяснили у какой-то девчонки, что ты еще не пришел, и остались поджидать снаружи.
Вот это поворот! С Евтушенко они не разговаривали. А я уже подумал, что ловко избавился от возникшей проблемы. На что же тогда намекал Сашка, когда звонил мне? Он намекнул, что мы попались с трупом. Если это не связано с таксистами, то где еще мы могли проколоться?
ГЛАВА 19
С такими неприятными мыслями я вошел в общежитие. Франц Оттович вскочил со стула и торопливо шагнул мне навстречу, как швейцар фешенебельного ресторана при появлении важного посетителя. На его лице притаилась улыбка тайного осведомителя, принесшего секретную информацию.
– Она здесь, – шепнул он, загадочно двинув бровями.
– Кто? – не понял я.
– Евгения. К вам пришла, – из-за волнения старик забыл наш уговор и опять перешел на «вы».
– Женя? Ко мне? Но…
– Я ее сразу узнал.
– Она представилась?
– Нет. Она вас спросила. Я узнал по голосу. Красивая, чертовка! А грация, поворот головы, взгляд… Поверьте мне, это роковая женщина. Такая или осчастливит, как никто на свете, или сломает жизнь. С ней – или вершина, или пропасть. Середины не будет.
– Не хочу я середины! – прервал я вахтера.
– И правильно, – подхватил он. – Середина – это ноль, ничто. А для полноты жизни требуются эмоции. Положительные или отрицательные – не столь важно. Главное, чтобы сильные.
Я представил зигзагообразную функцию с вершинами выше и ниже горизонтальной оси:
– Это называется экстремумом. – Что?
– Пики эмоций – это точки экстремума. Там производная равна нулю. Скорость жизни равна нулю.
– Правильно, – еще раз согласился вахтер. – Потому что это предел, дальше некуда.
– Жизнь достигает максимума или минимума, вершины или пропасти, – задумчиво произнес я. – Но на пути к ним скорость жизни приобретает наибольшее значение.
– Вот это и есть – Жизнь! Жизнь с большой буквы, – подытожил вахтер.
– Что-то мы отвлеклись, – встрепенулся я. – Что сказала Женя?
– Ничего. Спросила, в какой вы комнате, и сразу поднялась. Потом несколько раз спускался Евтушенко, звонил, вас искал.
– А я задержался, и она ушла.
– Нет! Евгения еще здесь.
– Так что же вы сразу не сказали! – крикнул я, взбегая по ступенькам.
– Ну, народ! А я разве говорил, что… – слова наигранного возмущения стихали за моей спиной.
Я ураганом ворвался в свою комнату. Женя! Она здесь! Холодный взгляд девушки изучающе осматривал меня. Потом я заметил Сашку Евтушенко и Ольгу Карпову. Все трое сидели за столом и играли в карты.
– Тебя ждем, – первой подала голос Карпова. Ее глазки ехидно стреляли то в меня, то в Русинову. – Что-то ты долго сегодня у Ирины Глебовой задержался.
– Я учу ее водить машину! – резко ответил я.
– С утра и до вечера. Все учит и учит, учит и учит. Аж устал, бедный! А сейчас вы проходили курс ночного вождения. И телефон у вас прямо в машине установлен?
– Оля, тебя это не касается, – я старался сдержать раздражение.
– Хорошо, я умолкаю. Тебя, вообще-то, вот, – Ольга показала на Женю и замялась, подбирая нужное слово, – дэвушка ждет.
Она сознательно произнесла слово «девушка» с кавказским акцентом. Я тут же вспомнил подозрения Ирины.
– Привет, Женя, – только сейчас я додумался поздороваться.
– Салют, – еле слышно ответила Русинова. Я подошел к столу:
– Так что вы тут делаете?
– В карты играем, – развел руками Сашка.
– Поздно уже…
– Вспомнил! – с сарказмом прервала меня Ольга. – Ему несколько часов назад звонили, но он, видимо, был не в силах оторваться от процесса обучения.
– А некоторым пора домой, – я уперся взглядом в Карпову.