Отравленные клятвы

Джеймс М. Р.

Небольшая цена за ту жизнь, которую я веду.

Мой отец, Егор Васильев, находится в своем офисе, как и обещал. Он откинулся на спинку своего широкого кожаного кресла, просматривая бумаги, рядом с ним в пепельнице горит сигара, а в правой руке стакан водки. Мой отец, человек, который редко прекращает работу, и поэтому он наслаждается своими удовольствиями, когда хочет ими воспользоваться, а не откладывает их на конец дня. Если бы к нему пришел кто-то другой, а не один из его детей, у него, скорее всего, была бы женщина под столом. В любом случае, я почти удивлен, что ее там нет. В основном он заботится только о чувствах моей сестры Марики.

— Николай. — Он не поднимает взгляда, одной рукой машет на стул, а другой тянется за водкой. — Нам поступило предложение.

Выражение его лица не меняется, но в голосе появляется намек на веселье. Он откладывает бумаги, делает большой глоток своего напитка, а затем поднимает взгляд на меня, на мои забрызганные кровью рубашку и брюки.

— Не было времени переодеться?

— Ты просил меня встретиться с тобой как можно скорее, — спокойно говорю я. Нужно было сделать выбор между написанном в сообщении и приходом на встречу с моим отцом в его офис. Я мог бы переодеться и прийти к нему свежим и соответствующим образом одетым, или я мог бы следовать букве его инструкций и прийти, как только закончу. Зная своего отца, я выбрал последнее.

— Очень хорошо. Ты хороший сын, Николай.

В его устах это самая высокая похвала.

Он откидывается назад, переплетая пальцы домиком, и смотрит на меня.

— Человек, которого ты допрашивал, мертв?

Я киваю.

— Мертвее некуда.

— И он дал нам что-нибудь полезное?

— Не совсем так. Но он лгал, до самого конца. Ничто его не сломило. Такую боль можно терпеть только тогда, когда страх сказать правду сильнее. Что означает, что, кому бы он ни стучал, это могут быть только несколько человек в городе.

Мой отец кивает.

— Может быть Тео, или Харуки.

— Это возможно. Мы можем попытаться выяснить больше. Некоторые из его друзей могут оказаться более откровенными, как только узнают, что с ним случилось. Они будут стремиться избежать той же участи или прославятся, что помогли ему.

— Мы должны быть осторожны, отделяя ложь от правды. Чтобы убедиться, что они не предлагают ложную информацию, чтобы спасти свою шкуру.

— Кто-нибудь это сделает, — уверенно говорю я ему. — И наказания этого человека будет достаточно, чтобы отговорить остальных.

Мой отец одобрительно кивает.

— Говоришь как истинный Пахан. Ни один человек среди нас, нашего ранга, не должен бояться крови на своих руках. Ты купаешься в ней даже не дрогнув.

Гордость в его голосе очевидна. От него это редкость, и только наедине. Не секрет, что мой отец ценит меня, как своего единственного сына и наследника, это… само собой разумеется, но все остальное остается между нами и в этой комнате. В нашем мире нет места для заботы. Нет места для любви к тому, что может быть потеряно.

— Ты сказал, поступило предложение. — Я прочищаю горло, прогоняя любые мысли сожаления о том, что я, возможно, хотел бы быть ближе к своему отцу. Чувствовать больше привязанности с его стороны. Такого рода идеи, бессмысленная слабость.

— От кого? И о чем?

— Да… об этом. — Он делает еще один глоток водки, кивая на графин на позолоченной стойке справа от него. Для меня это явное предложение налить себе бокал, и я принимаю его предложение. В такой день, как у меня, мужчине хочется выпить.

Я наливаю на два пальца в хрустальный бокал и снова сажусь.

— У одного из наших сотрудников более низкого уровня есть для нас предложение. Некий Иван Нароков.

Имя ни о чем не говорит.

— Я о нем не слышал.

Мой отец пожимает плечами.

— Я тоже, черт возьми, не знаю, кто он такой. Но он явно слышал, что кто-то из нашего ближайшего окружения предал нас. Мне любопытно знать, как он добыл эту информацию. Обычно я мог бы попросить тебя просто выудить ее из него пытками. Но его предложение было… интригующим.

Теперь я весь внимание. Любопытство моего отца редко возбуждается, и у него есть склонность к насилию. Если он решил выслушать этого Нарокова, а не просто отрывать от него кусочки, пока он не расскажет, как он узнал об этом, мне интересно знать, почему.

— По-видимому, у него есть дочь. Очень красивая.

— О? — Я делаю еще глоток, теперь мне еще более любопытно. — Я уверен, что у многих мужчин, которые работают на нас, есть дочери. Какое это имеет отношение к чему-либо?

Мой отец усмехается.

— Она девственница. Ей двадцать лет. И он предложил нам ее невинность в обмен на место, которое предатель, которого ты сегодня пытал, так недавно освободил. — Он делает паузу, допивая свой напиток. — Он предложил мне ее девственность, в частности. Предположил, что я могу использовать ее любым способом, который мне нравится, так долго, как мне заблагорассудится. Без ограничений, никаких заявлений о том, что я не причиняю ей вред. Честно говоря, я думаю, я мог бы сказать, что планировал задушить ее после того, как трахну, и он бы согласился.

— Хм. — Я делаю еще глоток, скрывая дрожь, которая проходит через меня. Единственный вид насилия, который я ненавижу, это насилие, направленное против женщин. Мысль об убийстве этой девушки, кем бы она ни была, особенно таким способом, заставляет мою кожу покрываться мурашками. Но я не показываю этого.

— И ты не хочешь ее?

Он пожал плечами.

— Я обдумывал это. Красивая, невинная молодая женщина полностью в моей власти? Это приятная мысль. Но ты молодец. Ты образцовый сын, достойный наследник. И я думаю, ты заслуживаешь награды. На самом деле, это удачное время. Я думал о том, как отблагодарю сына, у которого есть все? Что ж, теперь я знаю. — Необычная удовлетворенная улыбка расплывается по лицу моего отца. — Девственница, которую ты можешь использовать как тебе заблагорассудится. Это неплохая награда, не так ли? И если ее отец окажется бесполезным, как я предполагаю, мы просто убьем его после того, как у тебя будет возможность насладиться ею.