Отражение удара
Шрифт:
Помните, я просил вас об очной ставке с Шинкаревым?
Ну, с тем моим соседом, который сказал, что меня в тот вечер не было дома.
— А вы были? Тихо, тихо, я пошутил! Что вы, в самом деле… Зачем вам теперь очная ставка? Я вам и так верю.
— О! — сказал Илларион, уставив на майора указательный палец. — Мне вы верите. А ему?
— О, черт, — медленно сказал майор. — Сорокин правильно сказал: под самым носом…
— Сорокин не дурак, — подтвердил Забродов.
— А вот я действительно дурак, — вздохнул Гранкин. — Вы были правы. «Из рук же дурака не принимай
— Ага, запомнили! Кстати, дайте закурить, что вы, как жлоб какой-то…
Гранкин поспешно угостил сигаретой и поднес спичку. Илларион сделал глубокую затяжку и блаженно закатил глаза к потолку.
— Ай, хорошо!.. Вы не дурак, Алексей Никитич, вы просто заезженный российский милиционер. Вам некогда думать, и вы молотите по прямой, как паровоз по рельсам, вам не до нюансов. Это не в укор, поверьте.
А что касается Шинкарева, то вам стоило бы узнать, зачем он соврал. Причин тут может быть множество, причем самых обыденных: забыл, например, или я ему где-то нечаянно на мозоль наступил-. Жена у него красивая может, приревновал?
— А вы давали повод? — спросил майор, заранее завидуя: и тут он успел… Алла Петровна Шинкарева была женщиной в высшей степени привлекательной, и ее обаяние не оставило майора Гранкина равнодушным.
— Давал, — сказал Забродов. — Пару раз мы с ней беседовали, книги она у меня брала… Но вы же знаете, какие у людей бывают языки! Так что ничего про Шинкарева заранее не выдумывайте, но ведите себя таю, чтобы он испугался. Форму наденьте, что ли… Ну, ото вам виднее.
— Это все, конечно, ерунда, — со вздохом сказал майор, — но попробовать стоит. Вдруг да попадем пальцем в небо?
— Так уж и пальцем, — ухмыльнулся Забродов. — Кстати, вот вам еще одна деталь. В ту ночь, когда убили эту скрипачку, мне прокололи все колеса — то есть не мне, а моей машине, конечно, — и нацарапали на дверце ругательство. Помните, я вам жаловался?
— Помню. Я тогда, если честно, решил, что это вы сами — для алиби.
— Ничего себе, алиби… Так вот, то же самое слово было написано мелом на двери моей квартиры.
— Ну и что? То есть, неприятно, конечно…
— На двери подъезда стоит кодовый замок, — напомнил Забродов.
— О, черт, — повторил Гранкин.
— Теоретически, конечно, возможно, что кто-то узнал код и карабкался аж на пятый этаж специально для того, чтобы разукрасить именно мою дверь, а не чью-нибудь еще. Но Репа клялся, что его шпана тут ни при чем, и я склонен ему верить. Знакомых у меня мало, а таких, которые стали бы писать мелом на чужих дверях, и вовсе нет. Ума не приложу, кто и за что меня может так не любить, но… Шинкарев мог сделать это совершенно свободно.
— А зачем?
— А зачем он меня топил? Накануне, кстати, я отказался идти к нему на новоселье. Может, с этого и началось?
— Соседей надо уважать… Так вы посидите здесь денек-другой? Может быть, даже меньше. Если окажется, что это он, я вас сразу выпущу.
— Да ладно, не мельтешите… Скажите, а одиночки здесь есть? Мне, как маньяку-убийце, положена одиночка, а вы меня сажаете с какими-то жуликами…
— Будет вам одиночка. Давайте руку, я вас
Забродов пожал плечами, изо всех сил стараясь не улыбаться.
— Теоретически это может сделать группа из пяти-шести человек. Мещеряков по неопытности в такого рода делах может перестараться, и тогда сюда придет рота…
— Но это же… черт возьми, это бандитизм!
;. — Да бросьте, никто не пострадает, и никто никого никогда не найдет. Большинство этих людей прошли через мои руки, так что не волнуйтесь — если что, все будет сделано очень чисто.
Некоторое время он наблюдал за майором, а потом все-таки расхохотался.
— Подите вы к черту! — обиделся Гранкин. — Конвойный! Уведите арестованного…
Прежде, чем отправиться на Малую Грузинскую, майор Гранкин заехал в управление, чтобы поинтересоваться новостями, доложиться полковнику Сорокину и переодеться в форму — совет Забродова показался ему дельным. Форма, которую обычно носил майор, когда этого было не избежать, висела у него дома, однако на работе хранился запасной комплект, уже отслуживший свой срок, но сбереженный майором специально па случай экстренной необходимости.
Для начала он заглянул в «аквариум» дежурного и бегло просмотрел сводку происшествий по городу, пропустив пожары, дорожно-транспортные происшествия, кражи личного и государственного имущества и прочую ерунду, не имевшую отношения к делу. Его интересовали разделы, касавшиеся убийств, разбойных нападений и — чем черт ни шутит! — изнасилований.
За истекшие сутки этого добра накопилось более, чем достаточно, но с Малой Грузинской и прилегающих к ней улиц никаких известий не было, и Гранкин невольно подумал о Забродове и его друзьях: докторе Джекиле и мистере Хайде. Он немедленно одернул себя: такие мысли были не более, чем попыткой идти по пути наименьшего сопротивления, да и забывать о «неопытном в этих делах» полковнике Мещерякове, пожалуй, не следовало. Забродов, конечно, валял дурака, да и Сорокин тоже (два сапога пара, подумал Гранкин), но Мещеряков действительно мог потерять терпение, а оказаться в числе «не пострадавших» майору Гранкину как-то не улыбалось.
Так и не зная, смеяться ли над удачной шуткой или негодовать по поводу угрозы силового давления, сердитый майор Гранкин поднялся на второй этаж и предстал пред светлые очи Сорокина. Полковник сидел за столом в своем кабинете и теребил нижнюю губу, что служило верным признаком дурного настроения.
— Можешь быть доволен, — не дав Гранкину раскрыть рта, проворчал Сорокин. — Ты, кажется, хотел, чтобы твой маньяк себя проявил? Вот и радуйся теперь.
Гранкин без приглашения опустился на первый подвернувшийся под руку стул, пытаясь угадать, что бы это могло значить. В сводке ничего такого не было. Маньяк выходит по ночам, а сейчас день на дворе… нашли жмурика в каком-нибудь подвале?