Отражение в мутной воде

Арсеньева Елена

Странно, неужели и раньше здесь был овраг, или Тина свернула куда-то не туда?

Выкарабкавшись, она едва не скатилась по склону вновь: что-то заметалось, громко зашуршало в высоких папоротниках. Тина замерла… Внезапно возня стихла, и на большой плоский камень, чуть видный из травы, вылез еж со змеей в зубах.

Тина передернулась, а еж, не обратив на нее никакого внимания, вгрызся в змеиное тело. Через несколько минут от змеи остались лишь голова и хвост, а еж потер узкую мордочку лапками, свернулся в клубок и скатился с камня. Тут же на его «столе» появилась целая масса

муравьев, которые накинулись на объедки.

Вокруг лежало плато, густо изрезанное студеными разноголосыми ключами. В горле сохло, Тина то и дело останавливалась напиться, но никак не могла утолить жажду.

Тайга совсем проснулась. Над головой шуршала, стучала, бегала, порхала многообразная таежная живность, к этим звукам Тина уже привыкла и не тряслась от каждого шороха. И вдруг насторожилась. Почудилось или впрямь под тем вон кедром что-то шумно упало? Может, сучок обломился?

И вдруг снова резко затрещало, а потом, прямо на глазах Тины, с кедра обрушилась большая ветка.

Затаив дыхание, шагнула вперед – и сквозь кусты увидела сгорбившуюся черную спину.

Медведь!

Ноги приросли к земле. Медведь с урчанием грыз что-то. После мгновенного прилива отрезвляющей тошноты она разглядела: зверюга не человека доедает, а гложет еще мягкие, зеленые шишки со сломанной ветки кедра. А с дерева спускался медвежонок.

Да это медведица с медвежонком! Надо бежать!

Мысль мелькнула – и исчезла. Тина, словно загипнотизированная, смотрела, как медвежонок вперевалку двинулся было к ветке, но мамаша, оторвавшись от еды, дала ему такого шлепка увесистой когтистой лапой, что детеныш перекувырнулся через голову. И, тотчас кинувшись к другому кедру, принялся с необычайным проворством взбираться по стволу вверх.

Поднялся метров на пять и замер, опасливо поглядывая вниз. Медведица, словно потеряв терпение, рявкнула, гневно стукнув лапами по земле.

Медвежонок взлетел к вершине, обхватил лапами одну ветку и начал подгрызать ее.

Зеленые нарядные шишки заколыхались, застучали.

И вдруг медвежонок насторожился, завертел головой, проворно спустился в развилку между ветвями и затаился там, издавая резкие, короткие звуки.

«Заметил меня!»

Тина задрожала.

Медведица отшвырнула обгрызенную ветку, начала подниматься на задние лапы.

Было что-то невыносимое в настороженной медлительности ее движения, в этом повороте угрюмо склоненной маленькой головы. Тина вдруг почувствовала, что не выдержит, если медведица взглянет на нее своими маленькими, налитыми злой кровью глазками.

Резко повернулась – и с криком ринулась обратно по тропе.

Провалилась в ручеек… скатилась в овраг, вылетела из него, не заметив крутизны склона. Твердо загудела земля под ногами, стало легче дышать: тайга расступалась. Вот просека, вот дорога.

Господи, сюда тащилась полночи, а обратно долетела за минуту!

Почему-то эта мысль на миг наполнила душу обидой, но тут же Тина ужаснулась: «Боже мой, да что же это я делаю? Куда бегу?!»

Но она не могла остановиться. Новая опасность затмила старую!

Выскочила на крутую насыпь, под которой проходила грунтовая дорога, и только теперь заставила

себя притормозить. Даже если медведица и гнала ее до самой опушки леса, из-за этих пыльных кустов она не высунется! Ну а Тина в них больше не сунется. Снова ожгла обида – теперь на осмелевшее зверье, которое, того и гляди, вовсе к селу придет. Уже и в Калинники не пройти!

Тина растерянно огляделась – и сердце вдруг забилось в самом горле при виде белого пятна, рассекавшего сверкающий, очистившийся от тумана Амур.

«Метеор»! Это подходит первый «Метеор» из Николаевска! Правильно – восемь утра. А идет он в Хабаровск…

Те, кто не нашел ее ночью, продолжат поиски утром и днем. В поселке появляться ни в коем случае нельзя – она и не будет. До пристани добежит по берегу. Скользнет в толпе (вон сколько народу собралось, все, конечно, до Комсомольска набиваются, на базар) на дебаркадер – и все, поминай как звали!

Мысль о том, что ее могут ждать на дебаркадере, почему-то показалась не просто пугающей, но пугающе нелепой. Точнее, Тина просто не захотела допустить ее в свое ошеломленное, перепуганное, измученное сознание.

Как бы то ни было, стрелять в нее при скоплении народа они не станут. Эти твари убивают тайком – так было всегда, и вряд ли их почерк изменился. Всего-то и надо Тине, что постоянно находиться в толпе, в студне человеческом, в сырковой массе, в социальном желе!

Ее затрясло от подступающих рыданий. Но не время… не время сейчас!

И Тина ринулась с косогора, видя перед собой только одно: ослепительное сияние реки.

Часть вторая

ГЕОРГИЙ

«Меньше знаешь – лучше спишь. Меньше знаешь – лучше спишь! Меньше знаешь…»

Да, спать хотелось отчаянно: ночь Георгий провел практически бессонную. Зато вышло все, как он хотел: нашел мужика, свозившего его к этим «наливным нефтехранилищам», над которыми потешался весь Николаевск. Выслушал мнение провожатого на сей счет, искривил губы в солидарной усмешке, полюбовался издали на солдатиков, которые с давно не виданной им, полузабытой сноровкой натягивали на свежеотесанные столбы колючую проволоку… Временное ограждение того заветного местечка, где, по замыслу губернатора Голуба, разместится «залог будущего счастья» всех приамурцев вкупе с присоединившимися к ним сахалинцами и курильчанами. Открылась этакая грандиозная дальневосточная коммуналка, первая ласточка (или в данном случае следует сказать – первая голубка?) будущего российского укрупнения губерний…

Раньше Георгий был за это самое укрупнение руками и ногами, полагая, что именно оно поможет сдержать так называемые «центробежные сепаратистские тенденции отдельных регионов». А теперь стал думать, не кроется ли в непомерно возросших амбициях местных царьков-князьков тенденция прямо противоположная – и обусловленная элементарным инстинктом самосохранения?..

Да что проку-то! Раньше надо было предохраняться, господа-товарищи, раньше, в те далекие времена, когда, задрав штаны, бегали по демократическим митингам и упоенно рвали друг у друга перестроечный «Огонек». А теперь, похоже, поезд ушел… ушел поезд-то!..