Отражение
Шрифт:
* * *
— Значит, ты в очередной раз прошёл через зеркало? — спросил я.
— Я не говорил волшебных слов, — ответил Данил. — Точнее, не помню, как их говорил. Возможно, за меня их сказал Тим. Может, он надеялся, что мы вернёмся домой, где имеется более квалифицированная медицинская помощь. Я потерял много крови.
— Кровотечение прекратилось?
— Кажется, нет. Возле меня всё время плавали капельки крови — они почти не растворялись в воде, так, что я мог ловить их ртом.
Я вспомнил о рыбине, которую вчера приготовила на ужин Маша. Ох и здоровая была треска! Мы стрескали её всю, кроме головы: она по давней традиции досталась Рупору.
— Чтобы находиться так глубоко под водой, не
— Я, наверное, кажусь вам совсем маленьким, — сказал мальчишка с лёгким укором. Он аккуратно поставил кружку на перила веранды, не замечая, что в неё капает дождь, дотронулся обеими руками до шеи возле скул. — Именно так. У меня выросли жабры! Странное ощущение. Как будто там, внутри, шумит и циркулирует вода. И грудь не поднимается, а так, знаете, подрагивает. Я тогда не знал, что такое жабры и не придал значения наростам и рубцам на шее. Только недавно начал понимать… и ещё множество мелочей, вроде того, что я, к примеру, не ощущал необходимости закрыть глаза. А если бы попытался, всё равно не смог бы этого сделать. Они и так были закрыты, просто веки стали прозрачными. Или что вода не попадала в рот… Всё это очень странно с одной стороны, а с другой — совсем и не странно. Так и должно было быть глубоко под водой, в затопленном городе.
Я сдался. Я хотел слушать дальше.
— Что с тобой там случилось?
— Много чего… скажу только, что среди всего этого со мной не случилось ни одного человека. Ни фарфорового, ни какого-нибудь другого. Зато наконец заговорил Тим. Я так соскучился по его голосу! Хоть сначала и не узнал.
* * *
«Привет, малыш».
Данил завертел головой, но никого не нашёл.
— Тимоха? — спросил он, не услышав своего голоса. В воде было трудновато разговаривать.
«Я вернулся домой и всё исправил, — сказал голос. — Успел как раз вовремя! Ты очень меня напугал».
— Ты меня — ещё больше, — угрюмо ответил мальчик. — А ещё друг, называется.
«Давай раз и навсегда решим, что такое дружба», — терпеливо сказал внутри его головы чертёнок.
— Это когда ты можешь играть с другом, — побулькал Данил. Кажется, чертёнок прекрасно его понимал.
Тим помолчал, а потом ответил: «Это когда ты можешь ежедневно спасать другу жизнь».
— Но я больше никогда тебя не увижу, — сказал Данил. — На что мне такая жизнь? Как мёртвая зверушка. Никакой радости от неё нет.
Чертёнок помолчал. Когда Данил окончательно решил, что ответа не будет, ответ вдруг пришёл: «Все друзья немного эгоисты. Важно только то, что чувствуют они, какие проявления дружбы они находят приемлемыми, чтобы утолить свой голод. Я чувствую, что мой голод утолён».
Требовалось время, чтобы разобраться в этой шараде. Поэтому Данил просто пошёл куда глаза глядят.
Постепенно он начал замечать, что мир вокруг кишел жизнью. Рыбы проплывали над головой с важностью большекрылых птиц, а иногда спускались ниже, чтобы подобрать какую-нибудь кроху из его волос или уяснить для себя насколько его голова превышает размерами их пасть — для благой цели или для недоброй, оставалось только гадать. В морской траве там, где раньше были газоны, прятались рачки.
Поблуждав, Данил столкнулся с более сознательными существами. Это небольшие, примерно по колено мальчику, осьминожки. Они выглядели как кто-то, кто проделал далёкий путь, чтобы увидеть собственными глазами (выпуклыми и отчаянно-зелёными) памятник древней цивилизации и исследовать его вдоль и поперёк, забравшись на самую высокую башню… а потом с восторженным бульканьем с неё сигануть. Вид у этих существ был одновременно комичный и строгий — большие внимательные глаза, будто вопрошающие: «Что ты забыл здесь, малыш? Видишь, все давно умерли. Так почему же ты остался?» На голове — сумка из непонятного материала, из которой перед лицом изумлённого Данила поочерёдно являлись: старомодная лупа с выпуклым стеклом, пробирки, чтобы собирать образцы породы, какие-то хитрые штуки, похожие на овальные таблички, на поверхности которых осьминоги вели записи и делали рисунки, оставляя на них чернильные разводы. Передвигались они на кончиках щупалец, иногда переставляя их, как большие пауки переставляют ноги, а иногда просто отталкивались ими, прыгая в нужную сторону.
— А вы ещё кто такие? — спросил Данил.
Неизвестно, услышали ли его разумные осьминоги или нет, однако пришли в необычайное возбуждение. Они кружились вокруг и при помощи подобия линейки (гибкой как прутик и волнистой) измерили его со всех сторон. Сначала длину конечностей и обхват талии, потом расстояние от кончика носа до пупка и в конце от правого глаза до крайнего слева нижнего зуба.
— Мы можем с вами подружиться? — спросил Данил, вспоминая свой опыт дружбы в других мирах.
Осьминоги засуетились ещё сильнее. Их движения напоминали танец морских звёзд из диснеевского мультфильма про Русалочку. Один, судя по всему, старший, с красноватыми полосками поперёк лба, придававшими ему озабоченный и строгий вид, показал несколько табличек с чернильными разводами. На одних были изображены люди (определённо, это были люди, но нарисованные существом, которое никогда не видело людей, а могло только догадываться об их внешности и строении). На других — огромные водные пространства, прошитые насквозь светом, будто прозрачные пещеры с гребешком коралловых рифов. Родной дом осьминогов. На третьих — сами осьминоги. Одних художник изобразил со странными курительными принадлежностями во рту, других с пышными головными уборами и с целым десятком детишек, что облепляли их со всех сторон. Были и другие рисунки, из которых Данил выяснил, что когда-то давно океаны вышли из берегов, смешные существа с длинными мягкими щупальцами, дети которых знать не знают о пластиковых игрушках в детских садах, о подзатыльниках и «тихом часе», теперь правят миром, а во всём мире не сыскать теперь самого завалящего человека! Печальная история. Данил для них что динозавр, последний экземпляр своего вида, да ещё, по счастливой случайности, живой.
«Я никогда не найду здесь своего места», — подумал Данил.
Но он нашёл.
Он быстро выработал с осьминожками общий язык — язык жестов. Возможностей с восемью щупальцами у них было куда больше, поэтому мальчику по большей части оставалось только кивать или качать головой. Они просили его быть проводником по погибшему городу, который без обитателей превратился в нагромождение непонятных, диковинных форм. Данил открыл для себя возможность плавать: отталкиваясь и затем быстро перебирая ногами, он легко мог обнаружить себя на крыше двухэтажного дома. А если не смотреть вниз — то и того выше!
Они с осьминожками проникали в окна (стёкла не сохранились почти нигде, и голос Тима беспокойно бубнил в голове, призывая остерегаться осколков и острых краёв), те доставали из рюкзаков пузыри со светящимся газом (сильнее всего они напоминали праздничные воздушные шары) и осматривали жилища. Данил показывал, где ванная, а где спальня, тыкал в фотографии прежних жильцов на стенах.
Потом отряд осьминожек уплыл, тепло попрощавшись с Данилом (один даже заключил его в многорукие объятья), но не проходило и суток, как появлялся другой отряд, которому позарез нужен был сопровождающий. Таким образом Данил примерил на себя профессию экскурсовода, с гордостью показывая достижения человеческой цивилизации и открывая для себя множество вещей, о которых он не подозревал. Он думал сначала: «Быть изобретателем, как Федька, наверное, ужас как здорово!» После того, как они пробрались в железнодорожное депо, полное ржавых механизмов, он начал думать: «Быть машинистом, пожалуй, тоже очень неплохо». Они были в мастерской стеклодува, были на молочной ферме, на заводе, где конструировали самолёты, и где до сих пор стояло, зажатое в гигантские тиски, крыло от пассажирского авиалайнера. Были в террариуме, где пустые клетки казались угрюмыми намёками на что-то, произошедшее в далёком прошлом. Представляя, как ведёт громадную машину или как делает чудесные фигурки из стекла, пытаясь детским разумом объять хотя бы приблизительно принципы действия и назначение всех этих штуковин, чтобы объяснить затем любознательным головоногим моллюскам, Данил проводил счастливейшие минуты и часы, воображая, что он кому-то да пригодился, что он делает одно из великих маленьких дел, которые двигают планету.