Отражение
Шрифт:
Мукуро любовно огладил выпуклый шрам на его груди и, оставив в покое его ноющую задницу, обхватил ладонью его член.
Хибари хрипло расхохотался.
— Думаешь, что я смогу получить удовольствие? — выдавил он из себя, едва ворочая онемевшим языком. — Ты фантазер и придурок, мне тебя жаль.
— А мне жаль, что ты не оценил моего благородного порыва, — не обиделся Мукуро и, повозившись за его спиной, выудил откуда-то коробочку солнца. — Мне хотелось бы, чтобы ты побыл в таком печальном состоянии подольше, но, увы, ты мне нужен целым и невредимым. Савада насторожится, увидев тебя в таком состоянии. — Он открыл коробочку, озарившую ярким теплым пламенем комнату, и Хибари резко стало лучше. В физическом плане. Его душевное состояние валялось где-то ниже плинтуса.
Мукуро бодро поднялся на ноги, оставив его одного на диване, отходить от произошедшего, и взял с подоконника вешалку, на которой болтался объемный чехол.
— Я знал, что твой костюм сильно пострадает, — ни капли не раскаиваясь, произнес Мукуро, расстегивая чехол и снимая с вешалки темный костюм. — Ты чистюля, так что я немного подготовился к… нашей встрече с Тсунаеши. Пусть его гиперинтуиция уже давно ослабла, он все-таки не слепой. — Он с жестоким задором в глазах смотрел, как Хибари трет себя заранее припасенными Мукуро влажными салфетками и едва сдерживает подступающую к горлу тошноту. Даже если закрыть глаза, можно отчетливо ощутить запах недавнего секса — это веселило и возбуждало, несмотря на то, сколько заходов за ночь он совершил, не в состоянии насытиться сполна столь желанным телом, о котором грезил долгие годы ночами напролет. Как же будет жаль, если Тсунаеши все-таки его убьет. Шанс на это был весьма мал, но он все же был. — Давай-ка проверим, — хмыкнул Мукуро, и Хибари замер, не в силах пошевелиться.
Кея ненавидел ограничения, и цепь, окутавшая его тело, жгла кожу, не давая даже двинуть пальцем, и это сводило с ума еще больше. В крови расплывались безмолвные приказы, и он против воли поднялся, подошел, беря из рук Мукуро костюм, на мгновение будто бы потерял сознание, а когда очнулся — уже стоял у двери в комнату, где находился Катсу. Проверка закончилась успешно: Хибари слушался, двигался и говорил нужные Мукуро слова по первому требованию, посылаемую по громоздким невидимым звеньями цепи, а для того, чтобы занять его тело, не нужно было колоть его трезубцем и стрелять в себя из револьвера — достаточно активировать кольцо Ада и легко дернуть за кандалы.
Хибари шагнул к двери, чувствуя, как тяжело дается шаг, и схватился за дверной косяк.
Он не мог выглядеть слабым в глазах сына. Он поджал губы, слегка зашипев от боли — губа была разбита несмотря на заживляющее воздействие пламени солнца, успокоил беснующиеся сознание и душу, и вошел в комнату.
Он хотел спасти сына. Он понимал, на что обрекает Саваду, Вонголу, Варию, весь мир, себя, но ему не было жаль. Ему было больно, но не было жаль. Даже если Мукуро достигнет своей цели, Катсу сможет пожить еще немного. Это того стоило.
Хром как-то сказала, что самое главное в жизни — это семья. Что ради нее можно поступиться принципами и гордостью. Кея понял это и принял только сейчас.
Он любил себя. Любил животных. Любил Вонголу, буйную Варию, верных Каваллоне и дружелюбных Шимон. Ему нравилось болтать с Савадой, драться с Дино и огрызаться на Бьякурана. Ему хотелось поесть мороженного в парке и испачкать им лицо Катсу, хотелось драться бок о бок с ним. Он хотел научить его держать пламя, открывать коробочки, уживаться с животными оттуда и использовать кольцо на полную, но было уже поздно.
Об этом он жалел.
Как жалел и о том, что допустил у Катсу такой взгляд. Наполненный болью, страданием и чувством вины.
— Отец… — прошептал Катсу, разлепляя слипшиеся от запекшейся крови губы, и Хибари дрогнул уголками губ.
Да… он был отцом. Пусть и совсем не заслуживал этого звания.