Шрифт:
В оформлении обложки использована фотография автора Ian Espinosa "Let’s go to war." с https://unsplash.com
Поединок Добра и Зла происходит каждую секунду в сердце каждого человека, ибо сердце и есть поле битвы, где сражаются ангелы и демоны
П. Коэльо.
Часть 1
«Равнодушный человек как
Игорь Карпов
ПРОЛОГ
«Я плохо помню свое детство. Точнее, есть причины – не вспоминать. Как, впрочем, и у многих … рано, а иногда в одночасье повзрослевших. Хотя есть и другие, не желающие расстаться с легкомыслием и оправданным незнанием, вечные дети, безнадежно погрязшие в уютном мирке ленивого существования, где понятия «ответственность» и «борьба за выживание» так и останутся всего лишь понятиями. Я не спешил примерять на себя чужие прописные истины, фальшивые высокие мировоззрения. Проверял на практике, строил собственные гипотезы, размышлял. Это я помню. Я все время витал по ту сторону реальности, наблюдал, по-детски анализировал. Дети, вообще, забавны в своей искренности. Их взгляд на мир честен, неподкупен, прям, почтив всегда полон неподдельного восхищения. Мы только думаем, что умнее, мудрее, опытнее. Я отдал бы все, чтобы сохранить в памяти обрывки тех великих открытий, которые, несомненно, совершил. Теперь я даже не пытаюсь искать истины, раскрывать тайны мира, заглядывать за завесы заговоров, махать плакатами с кучкой опасных чудаков, окрыленных идеей, но на кой-то прячущих под курткой бутылки с зажигательной смесью. Я не хочу менять мир. Он мне нравится.
Правда.
Таким, как есть.
Мне было семь, когда я прочитал детскую Библию. Вторая книга после «Тимура и его команды». Я родился в СССР. В садике нас заставляли учить стихи о Ленине. Я уже тогда чувствовал, что это неправильно. Громкие лозунги, фальшивые идеи. Коммунизм. Мир. Равенство. Братство. Вроде так.
То полузабытое время и сейчас мне кажется каким-то смазанным темным пятном. А мама вспоминает о нем с благоговением. Я – помню черствый хлеб, мандарины и ее слезы, а еще талончики, ваучеры и первую жвачку. Детская Библия для «октябренка» стала настоящим откровением. Я читал ее все летние каникулы, не пропуская ни строчки, ни слова. Я смотрел на картинки с библейскими сюжетами и замирал от восторга. Моя мама была верующей женщиной, и она с гордостью рассказывала таким же благочестивым подругам, что ее семилетний сын зачитывается Библией. Я видел, как она ждет, когда я закончу, закрою последнюю страницу. Знала, что я ни слова не скажу раньше, чем дойду до конца.
Я думаю, чтобы правильно понять Библию, ее обязательно нужно читать в детстве, и не к чему тогда будут многочисленные споры, переводы и интерпретации.
Чистый, неотягощенный проблемами мира взгляд ребенка на прописные истины.
– Такая интересная сказка, – сказал я, отдавая книгу матери. Она лишь слегка свела брови, видимо, ожидая другой реакции.
– Ну, теперь, ты знаешь, что у нас есть Бог, милый, – мягко сказала мама, потрепав меня по волосам. – И он очень-очень добрый. И ты должен благодарить его каждый день за то, что он дал тебе жизнь.
– А почему ты называешь его – ОН, мама?
– Ну, как же? Он – Бог, Создатель. Творец.
– Нет, ты все перепутала. Не ОН. ОНА. МАМА. Ты мой Бог, мамочка. …Слово
У меня было два Бога, но один из них умер, когда мне было восемь лет. От меня словно отсекли половину, я и сейчас чувствую себя получеловеком. В детстве было сложнее, и только рядом с матерью я ощущал себя целым, наполненным. Или просто пытался верить в это.
Мы не могли забыть. Никто из нас. Мы думали, что переезд в другую страну излечит раны….»
Отрывок из сочинения на тему «О самом близком человеке» студента Максимилиана Эванса. Кембридж. Технологический факультет. 1996г.
Глава 1
«… он открыл глаза, такие странные, абсолютно чёрные, я больше ни у кого таких не видела, без зрачков, будто там жил кто-то совсем другой, в хрустале, холоде, вечной ночи, не жаловался, а думал, как захватить мир.»
Ники Кален «Арена»
Москва 2003 г.
Трое высоких взрослых мужчин и одна девочка лет тринадцати, не переговариваясь, не глядя друг на друга, напряженно наблюдали, как двое коренастых работников кладбища закапывают могилу женщины, которую каждый из скорбящих любил по-своему, но глубоко и искренне. Их было всего четверо здесь, в этот страшный час. Трое мужчин и девочка, объединенные, пригвожденные болью, которая стирала слезы прошлых обид и невидимые стены отчуждений и недосказанности. И все они, дети разных миров, готовы были пролить слезы о той, что ушла внезапно, и не прощаясь.
– Я не знал, Макс. Ты веришь мне? – солидный брюнет средних лет тронул за плечо молодого человека, уткнувшегося носом в воротник модного пальто. – Макс, скажи что-нибудь. Ты уже сутки молчишь. Мне тоже больно. Я очень любил твою мать. Она сама ушла от нас, чтобы вернуться в эту богадельню.
– Не сейчас, папа, – прошелестел охрипший голос молодого человека.
Он не шевелился, не поднимал глаз, и, кажется, даже не дышал, и только белое облачко пара над воротником пальто выдавало в нем живого человека.
– Не будь таким сейчас, Макс. Не отдаляйся от меня, словно я виноват в том, что твоя мать сбежала к любовнику.
Девочка, которая все это время стояла в сторонке, держась особняком от остальных, вздрогнула, вскинув светлые глаза на человека, бросившего такое странное для нее слово «любовник». Вторая фигура зашевелилась, пробуждаясь.
– А кто виноват, пап? Я? – все тем же безжизненным простуженным голосом ответил тот, кого называли Максом. – Или она? – он ткнул пальцем в девочку, которая задрожала еще сильнее. Третий присутствующий решил тоже принять участие. Он встал за спиной перепуганной девочки, положив ладони ей на плечи. Но она не приняла поддержку, шарахнулась в сторону.
– Что вы тут устраиваете, Эдвард? Моя сестра, и ваша жена отмучилась и все ее грехи упокоились вместе с ней. Имейте уважение. Хотя бы в этот день, – мужчина провел рукой по небритому подбородку, невольно задержавшись взглядом на дорогом кожаном плаще лощеного Эдварда Эванса, своего бывшего богатого родственника.
– Что ты знаешь об уважении, Степа? Ты, когда последний раз трезвый был? Не помнишь? – Эдвард с презрением смерил родственничка брезгливым взглядом, – Небось, и любовничка сестры тоже ты споил и на тот свет отправил.