Отражения
Шрифт:
— А, помимо войны, у вас сильно изменилась жизнь?
ВК.: Конечно, изменилась. Вот, несколько лет назад гаишники на дорогах пропали. Нет никого. Но, если что-то происходит, сразу появляются полицейские машины и люди полицию уважают. Они всегда и во всем помогут. Люди не бояться, если дома неприятности, им позвонить.
— Это полиция. А власть?
ВК.: У меня свой закон жизни.
Если мы с тобой дружим, то я не могу быть твоим другом, только когда у тебя все хорошо. Если я выбирал президента, то я потом не могу сваливать на кого-то, что не того человека выбрал. Это
Грузия — певческая страна, поэтому надо взяться за руку, спеть одну серьезную песню и решать свои проблемы. Те, кто внутри страны мешает двигаться дальше, тем самым льет воду на мельницу наших недругов. Дайте президенту доработать свой срок. Если вместо него прийдет другой, то кто-то опять будет недоволен. И это у нас бесконечно.
Люди уже обалдели, устали. И так же почти во всех бывших республиках Союза. Но, если это начнется в России, то там без крови не обойдется. Я думаю, что есть ошибочное понятие, будто россияне ничего не знаю, ничего не видят, не понимают, что происходит. Там живет серьезный страх.
Но живет и много интеллигентных умных людей. Не все из них хотят уезжать в другую страну. В кино есть расхожее понятие, после съемок. Мол, теперь я вижу, что было в сценарии или режиссуре неверно. Вот теперь бы я сделал все по- другому, правильно. И надо признать ошибки, что я — плохой режиссер, фильм-то уже снят или насильно давить и убеждать, что получился хороший фильм. Это у тебя, зрителя, вкуса нет. Так же происходит и в политике.
— Вы считаете, что в Грузии есть сегодня демократия?
ВК.: По сравнению с Россией, то здесь на пятьсот процентов больше. Там не демократия пока. Если здесь пожить несколько недель и увидеть, что говорят, пишут, то в России подобное даже представить не могут. Здесь нормально. Молодые ребята при власти повзрослели, кое- чему научились…
— Но ведь у вас и президент, и оппозиция нацелены на европейские демократические ценности. Почему такая непримиримость и отсутствие компромисса?
ВК.: Город у нас и мир маленький, я всех знаю. Причина, думаю, в личных амбициях. Но главное, оппозиция должна рассказать, что она будет делать, когда Саакашвили, например, уйдет. А мы этого еще не слышали. Конечно, если много людей выходят с протестом на улицу, то это не от хорошей жизни. Выходят — если плохо. Но, когда была «революция роз», все нынешние оппозиционеры стояли вместе с Саакашвили.
— А как вы относитесь к тому, что некоторые политики от оппозиции поехали в Москву?
ВК.: Очень отрицательно смотрю на это. Картинка просто удивительная: главные лица России и, наверное, они говорили, что, если народ будет у власти, то кого-то из гостей посадят наместником. Я так понимаю, что все это называется житейским понятием «благосостояние в моем доме». Но, если это произойдет, то я из Грузии уеду к чертовой матери.
— Куда грузину-то ехать?
ВК.: Не знаю. Поеду далеко. Вы были в Гори? Это очень близко и каждый
Это даже не солидно для президента большой страны, как Россия, объявлять нашего «политическим трупом». Говорить, что я с ним за один стол не сяду. Я бы не хотел, чтобы мы снова жили под серпом и молотом. А политики должны разговаривать. Для чего стол и стулья существуют? Чтобы сесть вместе и говорить, пожав друг другу руки.
— Почему Кремль так не приемлет именно нынешнюю Грузию?
ВК.: — Мне кажется, что Путин лично не выносит нашего президента. Но для политика это просто смешно. Не нравился Дудаев. Исчез. Не нравился Масхадов. Исчез. Этот необычный молодой человек, в Грузии, не дай Бог, тоже исчезнет. И что Москва добьется? Сидят они там вдвоем по телевизору. И обыватель знает, что президент слушается премьер-министра.
Оппозиция конечно тоже нужна, но она должна помогать стране становиться на ноги. Если появится человек, который будет делать лучше, чем Саакашвили, то я его поддержу. Но тогда я беру на себя ответственность, раз выбрал именно этого политика. Президент мотается по стране, строит в городах, автобаны, что-то делает. Дайте ему достроить до конца срока. Потом посмотрим — есть ли кто лучше?
— У меня такое чувство, что Абхазия и и Южная Осетия — ваша постоянная боль?
ВК.: Это не то слово. Мой отец, когда Гитлер напал на СССР, а он был журналист, пришел домой тогда и говорит: «Мне стыдно ходить по улице». И пошел добровольцем на фронт. Он погиб в 1943 году под Керчью. Большинство солдат-грузин тогда погибли под Керчью. Это черное пятно в нашей судьбе. Отец моего друга, который там воевал, рассказывал, что выбрался оттуда по воде на перевернутом столе. Все море на сорок метров от берега было красного цвета от крови. Отец погиб ради меня, ради детей, ради Советского Союза. Но, если бы он сегодня увидел в Грузии русские танки, не знаю, что бы с ним бы было. Танки, которые на нас целятся. Никто не мог представить, что Россия назовет Грузию врагом номер один. Правда лет пять назад мы были где-то пятыми, а первыми были эстонцы…
— А как же взрыв мемориала воинам-грузинам, павшим в войне, в Кутаиси?
ВК.: Мне тоже это очень не понравилось. Хотя, проезжая, я видел, что он был в очень плохом состоянии. Оставьте это нам разбираться. Но, когда я слышу, что хотят построить такой мемориал в Москве, то это уже в анекдот превращается. И почти одновременно я вижу, как скотовозами мужчин и женщин, грузин, выдворяют из Москвы, с вещами, врагов нашли. А недавно сказали, пусть грузины работают в России, живут… Не солидно это все.
— А вы много видете сегодня солидных политиков?
ВК.: Это верно. Почти нет. Единицы. Должно быть личностное в политике, хороший он или не очень. А сейчас… Если бы я объявил о создании своей партии, то, уверяю вас, треть Грузии вошли бы в нее. Потому что меня здесь уважают, Знают, что я никогда не вру. Знают мои песни, мои фильмы. Но я всегда говорю, что человек должен заниматься своим делом. Для Родины. Поешь? Пой. Пишешь? Пиши. Снимай. Строй. Но все и везде хотят быть именно президентами.