Отраженная в тебе
Шрифт:
— Уж он у меня отведает, — пробормотала я. — Я ему это лекарство в глотку засуну.
Брови Стивена поползли вверх, после чего он рассмеялся и похлопал меня по руке:
— Задай ему, девочка.
Едва я успела вернуться в офис, как зазвонил рабочий телефон.
— Офис Марка Гэррити, говорит Ева…
— Почему, черт возьми, тебе так трудно поступать как велено? — резко спросил Гидеон.
Я села, глядя на подаренные им фотографии. Снимки, на которых мы выглядели счастливыми и влюбленными.
—
— Гидеон, чего ты от меня хочешь? — тихо спросила я.
Последовало недолгое молчание, после чего он выдохнул:
— Кэри перевезут к тебе на квартиру сегодня днем, под присмотр врача и персональной медсестры. К твоему возвращению он уже должен быть дома.
— Спасибо. — Снова воцарилось молчание, но он не отключался, и в конце концов я спросила: — Это все?
Вопрос имел двойной смысл, хотя у меня не было уверенности в том, что он его уловил. Или хотя бы попытался.
— Энгус отвезет тебя домой.
Пальцы мои сжали трубку.
— До свидания, Гидеон. — Я отключила телефон и вернулась к работе.
Дома я первым делом бросилась к Кэри. Его кровать сдвинули и поставили вертикально к стене, чтобы освободить место для медицинской койки. Когда я вошла, Кэри спал, сиделка, устроившись в новом кресле с откидной спинкой, читала электронную книгу. Та самая, которую я видела в первую ночь в больнице, симпатичная, с экзотической внешностью, и которая с трудом оторвала взгляд от Гидеона.
Мне стало интересно: когда он договорился с ней — если, конечно, он делал это сам, а не через кого-то, — она дала согласие ради денег, ради красивых глаз Гидеона или ради того и другого.
Впрочем, на самом деле я была слишком измотана собственными проблемами, чтобы думать еще о чем-то. Быть может, чувства некоторых людей способны вынести любое испытание, но моя любовь была хрупкой. Она нуждалась в том, чтобы ее холили и лелеяли.
Я долго стояла под горячим душем, а потом завалилась в постель, положила на колени планшет и попыталась продолжить начатое в больнице письмо к Гидеону, желая изложить свои соображения и замечания четко и внятно, так, чтобы облегчить для него понимание моей реакции на те или иные его слова и поступки. Чтобы он мог оценить их с моей точки зрения.
Только вот на все это у меня не хватило энергии.
Вместо этого я написала:
Не стану ничего придумывать, потому что если займусь этим, то закончу мольбой. К тому же если ты не знаешь меня достаточно хорошо, чтобы понять, какую боль мне причиняешь, то письмом наши проблемы не решить.
Я отчаянно нуждаюсь в тебе. Я несчастна без тебя. Я думаю о выходных, проведенных вместе, и сделала бы все на свете, только чтобы опять вот так же заполучить тебя. Но вместо этого, ты проводишь время с НЕЙ, тогда как я вот уже четвертую ночь остаюсь одна, без тебя.
Даже зная, что ты был с ней, я готова приползти к тебе на коленях и молить хоть о чем-нибудь. О прикосновении. О поцелуе. Об одном ласковом слове. Вот до какой слабости ты меня довел.
Я сама себе противна, такая, как я есть. Мне противно то, что я так в тебе нуждаюсь. То, что так тобой одержима.
Ненавижу
Ева
Я озаглавила письмо «Неотредактированные мысли» и отослала.
— Не бойся.
Эти два слова разбудили меня в полнейшей темноте. Кровать прогнулась под весом Гидеона, севшего рядом со мной. Его руки шарили по моему телу, точнее, по разделявшему нас одеялу, своего рода кокону или барьеру, позволившему мне осознать происходящее без испуга. Приятный, мгновенно узнаваемый аромат его мыла и шампуня, смешанный с запахом его тела, успокаивал меня так же, как и его голос.
— Ангел. — Он припал губами к моим губам.
Я коснулась пальцами его груди и ощутила голую кожу. Он застонал, привстал, изогнувшись надо мной, и, не прерывая страстного поцелуя, сорвал и отбросил в сторону разделявшее нас одеяло, а потом навалился на меня нагим жарким телом. Губы его скользнули вниз, к моей шее, руки задрали сорочку, чтобы добраться до грудей, а потом он схватил и втянул в рот сосок. Опираясь одной рукой о постель, другую он засунул мне между ног.
Ладонь легла на мою промежность, пальцы сквозь атлас трусиков нащупали половую щель, в то время как зубы слегка покусывали затвердевший и набухший под его губами и языком сосок.
— Гидеон!
Слезы струились по моим вискам, оградительное оцепенение, охватившее меня поначалу, растаяло, оставив меня беззащитной. Без него я увядала, окружающий мир терял свою живость, тело страдало от разлуки. Почувствовать его рядом… Ощутить его прикосновения… Это было подобно живительному дождю после губительной засухи. Моя душа широко раскрылась, чтобы вобрать его в себя.
Я так сильно его любила.
Щекоча волосами мою кожу, он скользнул открытым ртом в выемку между грудей, глубоко вдыхая, втягивая в себя мой запах. Потом его губы схватили другой сосок, а его палец проник в половую щель, и она сжалась.
Гидеон заскользил вниз по моему телу, вылизывая и покусывая его, прокладывая дорожку через живот. Плечами он широко раздвинув мне ноги, так что его жаркое дыхание обдало увлажнившиеся половые губы. Он прижался носом к намокшему атласу и со стоном принюхался.
— Ева, как же я по тебе изголодался!
Нетерпеливыми пальцами Гидеон сдвинул в сторону мои трусики, раздвинул большими пальцами края щели и принялся вылизывать пульсирующий клитор. Я с криком выгнула дугой спину, воспринимая все с болезненно-отчетливой остротой, несмотря на полную темноту.
Склонив голову, он припал к моей дрожащей открытой щели, доводя меня до восторженного исступления.
— Боже! — Я извивалась в пароксизме наслаждения, мое влагалище сжималось и разжималось, ощущая первые признаки приближавшегося оргазма.
Наконец я кончила, яростно и буро, покрывшись потом, отчаянно задыхаясь. Но его губы и язык не покинули моей дрожащей промежности: он буквально поедал меня, и против этого я была совершенно бессильна. Плоть между моих ног, набухшая, увлажнившаяся, откликалась на его голод обостренной чувствительностью. Потребовалось не так много времени, чтобы я, вцепившись в простыни, кончила снова.