Отраженная в тебе
Шрифт:
Доктор Петерсен оторвал взгляд от клавиатуры:
— Он не говорил вам о намерении отменить встречу во вторник?
— Нет. — Эта новость стала для меня еще одним ударом. — Ничего не говорил.
— И мне тоже. Сомневаюсь, чтобы такое поведение было для него характерно, так ведь?
Я покачала головой. Доктор Петерсен скрестил руки на коленях.
— Временами у кого-то из вас или у обоих могут случаться небольшие возвраты к прошлому. Этого следует ожидать, учитывая природу ваших отношений. Вы сосуществуете не просто как пара, но как индивидуальности, способные составить пару.
— Однако я с этим справиться
— Это то, над чем вы работаете?
— Да. Да, именно. И это нелегко. Потому что некоторые из его действий… вызывают у меня такую реакцию, какой я научена избегать. Ради собственного здравого рассудка! В каком-то смысле можно сказать, что я полупила наилучшую наводку, но это не сработало. Верно?
—А что, по-вашему, могло бы быть хуже всего? — наклонив голову набок, спросил доктор Петерсен.
— Это вы меня спрашиваете?
— Да. Каков, на ваш взгляд, наихудший сценарий?
— Ну… — Я пошевелила пальцами. — Он продолжает отдаляться, что заставляет меня льнуть к нему все сильнее, теряя представление о собственном достоинстве. А кончается все тем, что он возвращается к своей прежней жизни, а я к психотерапии, пытаясь снова вправить себе мозги.
Доктор Петерсен пристально посмотрел на меня, и что-то в его настороженном внимании побудило меня сказать:
— Боюсь, что, когда придет время, сам он не отпустит меня, а я не смогу освободиться. И вместо этого, буду отчаянно цепляться за тонущий корабль и отправлюсь на дно с ним вместе. Мне просто хотелось бы верить, что он сможет положить всему конец, если дело дойдет до этого.
— Вы считаете, это должно случиться?
— Не знаю. Может быть. — Я оторвала взгляд от часов на стене. — Но, принимая во внимание тот факт, что уже почти семь, а его нет и, похоже, уже не будет и он даже не счел нужным кого-то из нас предупредить, это вполне вероятно.
С ума сойти, но я совершенно не удивилась, увидев без четверти пять поджидавший меня на улице «бентли». А вот водитель, выбравшийся из машины, как только я вышла из дома, был мне незнаком. Он был гораздо моложе Энгуса, лет тридцати с небольшим. Карамельного цвета кожа, темные волосы и глаза выдавали в нем латиноамериканца.
— Спасибо, — сказала я ему, когда он обогнул машину спереди, — но я лучше возьму такси.
Услышав это, ночной швейцар вышел из дверей на улицу, чтобы поймать для меня машину.
— Мистер Кросс велел доставить вас в аэропорт «Ла Гуардия», — произнес водитель.
— Можете передать мистеру Кроссу, что я не заказывала у него транспортные услуги и впредь не намерена. — Уже направившись к такси, остановленному для меня швейцаром, я повернулась и добавила: — И вообще, пошел он на хрен!
Я
Едва появившись в зоне безопасности, Виктор Рейес тут же привлек к себе внимание. Шести футов ростом, ладный и хорошо сложенный, он держался с уверенностью человека, привыкшего носить жетон, и то и дело посматривал по сторонам, оставаясь полицейским, даже когда не находился при исполнении служебных обязанностей. Он был в синих джинсах и черной рубашке, на плече висела спортивная сумка. Волосы у него были темными и волнистыми, а глаза темно-серыми, как у меня. Выглядел он по-настоящему круто, в духе «скверных парней», и я всегда пыталась представить, как смотрелась эта парочка: он и хрупкая надменная красавица, моя мама. Живьем я их вместе не видела ни разу, даже на фотографиях, а мне очень, очень того хотелось. Хотя бы резок.
— Папа! — закричала я, махая рукой.
Заметив меня, он просиял и расплылся в широкой улыбке.
— А вот и моя дочурка. — Он подхватил меня в объятия, приподняв нал полом. — Я чертовски по тебе соскучился!
У меня полились слезы, и с этим решительно ничего нельзя было поделать. Встреча с ним оказалась последней эмоциональной соломинкой.
— Эй! — встряхнул меня папа. — Это что еще за слезы?
Я крепко обняла его за шею, радуясь тому, что он со мной, и зная, что все остальные проблемы и затруднения, сколько бы ни было их в моей жизни, пока мы вместе, отступят на второй план.
— Я тоже чертовски по тебе скучала, — произнесла я, хлюпая носом.
Взяв такси, мы поехали ко мне. По дороге отец расспрашивал меня о нападении на Кэри, причем вопросы задавал, похожие на те, что задавали детективы, приходившие в больницу. Я всячески поддерживала разговор, стараясь отвлечь его этой темой, но не больно-то преуспела.
Орлиные глаза папы отметили как сверхсовременную стеклянную отделку кирпичного фасада, так и наличие швейцара, который открыл нам дверь, почтительно поднеся пальцы к фуражке. Не обошел отец вниманием и пост консьержа, а пока мы ждали лифт, покачался ту-да-сюда на каблуках.
При всем этом папа не сказал ни слова, а его лицо оставалось бесстрастным, как у игрока в покер, но я-то знала: он прикидывал, сколько может стоить подобное гнездышко в таком городе, как Нью-Йорк. Ну а попав в квартиру, он мигом оценил размер помещения, огромные окна с потрясающим видом на город и то, что огромный плоский телевизор на стене был лишь одним из множества самой новой и навороченной бытовой техники. Разумеется, он прекрасно понимал, что мне лично такие апартаменты не по карману и что муж моей мамы обеспечивает меня так, как ему бы ни за что не удалось. И мне было интересно, думает ли он при этом о маме и ее потребностях, тоже выходивших далеко за пределы его возможностей.
— Охрана тут что надо, — сказала я ему, стараясь отвлечь. — Просто так, не будучи в списке, никто внутрь не попадет: постороннего пропустят лишь с разрешения жильца.
— Это хорошо, — глубоко вздохнув, заметил папа.
— Да уж. В противном случае мама не могла бы спать спокойно. — (При этих словах плечи его слегка расслабились.) — Давай я покажу твою комнату.
Я провела его по коридору в гостевую спальню с отдельной ванной и мини-баром с холодильником, что, разумеется, тоже было им отмечено.