Отрешенные люди
Шрифт:
— Куда, — заорал Зубарев, вскинув руки, — грызться начнут!
— Ай, на тебя не угодишь, — ругнулся сквозь зубы тот, но развернул своего коня, поставив головой к углу дома, соскочил на землю и, бросив поводья, бегом кинулся к воротам, кинув на ходу Василию Павловичу, — погляди там, — хлопнул калиткой.
— Господа, тоже мне, — беззлобно заворчал Зубарев–старший, — без слуг никак обойтись не могут, — но подошел к Валету, потрепал и его по гнедой голове, взялся за узду, сдерживая танцующего на месте коня.
Не прошло и нескольких минут, как Василий Пименов выглянул в калитку и махнул рукой Зубареву:
—
— Коль так, то пойдем, — Зубарев понял хитрость друга, решившего оставить молодых вдвоем на улице, и не стал противиться, подвел отдышавшегося уже Валета к кольцу коновязи, что была вделана прямо в бревно дома, привязал, окинул взглядом смущенного Ивана, поздоровался, проходя мимо Натальи, и нырнул в калитку.
Иван и Наталья, оставшись одни, какое–то время не решались начать разговор, делая вид, что с нетерпением ждут, когда вернутся родители.
— Да скоро они там?! — первой прервала молчание девушка и, вытянув шейку, глянула на замерзшее окно.
— Ты тоже с нами поедешь? — невпопад спросил Иван хриплым от смущения голосом и закашлялся, потер щеку рукавицей, заметил на ней дырку, спрятал за спину и, наконец, нашел себе занятие, начав протирать от изморози ближнюю к нему оглоблину.
— С кем же еще? — удивилась девушка. — Папа сказал, что вы и пригласили нас. А ты что не хочешь, чтоб я ехала?
— Нет… почему… поезжай, куда хочешь… можешь и с нами, и вообще… — нес околесицу Иван, все более понимая, что говорит совсем не то, надо бы о чем–то другом, чтоб разговорить Наталью, и вдруг спросил:
— А у вас тепло дома? Не дует?
— Чего? — не сразу поняла Наталья. — Не дует, ты спросил? Ха–ха–ха, залилась колокольчиком. — А почему у нас дома и вдруг дуть должно? Коль двери закрыты, то, само собой, не дует. У вас дует что ли? Почему спросил? Смешной ты какой…
— Да я вот совсем недавно с острога выпущен, а там дуло, шибко дуло, неожиданно для себя начал откровенничать Иван.
— Ты… в остроге сидел? — ужаснулась Наталья. — За что ж тебя туда запрятали?
— За правду, за что еще.
— Это ты зря. За правду у нас не закрывают в острог. Разбойничал, поди? Чего отнекиваешься? Я слыхивала от стариков про разбойников, про них и песни поют.
— Вовсе я не разбойник, — набычился Иван, — на Ирбитскую ярмарку поехал, чтоб приказных на чистую воду вывести, а меня там повязали и сюда привезли.
— Быть не может, — покачала головой Наталья, и ее большие глаза распахнулись еще шире. В отличие от отцовских, черных, они у нее были голубые, с длинными черными ресницами. Небольшой вздернутый носик придавал ее лицу смешливое выражение. Ивану приходилось оставаться с девушкой наедине всего–то третий или четвертый раз в жизни и сейчас, представив, что отец может повести его свататься к ней, Наталье, ему стало вдвойне неловко, и он постарался перевести разговор на что–то близкое, знакомое и понятное обоим.
— Валет у вас бежит хорошо. Добрый конь.
— Ага, — согласилась Наталья и тут же оживилась, заговорила быстро, почти без перерыва, — только редко отец выезжает на нем. Я думала, бережет, а он все отнекивается, мол, некогда, дела все. Хорошо быть хозяином в доме: что хочешь, то и делаешь. А меня маменька все вышивать усаживает с утра и не пускает никуда. В храм и то с теткой Марьей хожу, если маменька приболеет. Ты вон объездил все кругом, а я только в деревне и бывала за рекой, когда по ягоды ходили. Сижу все дома, да в окошко поглядываю. Хоть зашел бы кто…
— Давай я к вам в гости ходить стану, — расхрабрился неожиданно Иван, мне отец разрешит и Орлика запрячь, кататься поедем.
— Что ты! — очень по–женски всплеснула руками Наталья. — Папенька, коль узнает, то прибьет на месте. Он знаешь у нас сердитый какой!
— Это кто там сердитый? — послышался сзади голос Василия Пименова, и Наташа, обернувшись, увидела отца, вышедшего на улицу вместе с Василием Павловичем Зубаревым. Лица у них слегка раскраснелись, а Пименов и вовсе дожевывал на ходу соленый огурчик, смачно хрумкая. — Я, поди, сердитый? Ты, дочка, сердитых еще и не видывала на своем веку. И не дай Бог наглядеться на них.
— Да нет, я… — попыталась возразить мигом оробевшая Наталья, но отец лишь махнул рукой и сгреб ее в охапку, усадил в санки, отвязывая застоявшегося Валета, вывел его на дорогу.
— Через Абрамовский мост поедем? — спросил Зубарев–старший.
— Давай через него и махнем, — отозвался Василий Пименов. — Догоняй! и, щелкнув кнутом, направил своего Валета в сторону реки.
Василий Павлович на ходу запрыгнул в санки, слегка придавив сидевшего посредине Ивана.
— Подвинься, — коротко бросил ему и поддал вожжами нетерпеливо вздергивающего головой Орлика. — Пошел! — громко свистнул так, что из–за соседних ворот затявкали обеспокоено собаки, вскочил на ноги, перехватил вожжи в левую руку, а правой защелкал в воздухе плетеным кнутом и погнал вслед за уже поворачивающим на Абрамовскую улицу Пименовым.
На реку они выехали почти одновременно, остановились возле штабелей леса, стасканного на берег еще летом и оставленного до распиловки на лесопильне, стоявшей неподалеку. Сегодня, в праздничный день, она была закрыта, и лишь сторож в большом тулупе с колотушкой под мышкой пританцовывал подле ворот, поглядывая на крестьянские обозы, едущие через реку. Пологий берег был сплошь укатан полозьями многочисленных саней, а дальше, по льду, тянулись две дороги: одна на ту сторону к деревеньке Савиной, а другая уходила, извиваясь широкой лентой, вниз по Иртышу, сворачивала вправо у Базарной площади, шла дальше возле крутоярья городского холма, нависшего над ней хищно, как зверь перед броском; далее, ближе к сизой дымке горизонта, ледовая дорога терялась, поблескивая издалека сине–зелеными искорками накатанного льда, словно по замерзшему оконному стеклу прошел острый отчерк алмазного камня.
Пименов дождался, когда санки Зубаревых остановились рядом с ним и, весело подмигнув, спросил:
— До Глубокого буерака погнали? Идет?
— Идет, — согласился Василий Павлович, прикидывая на глаз расстояние, версты с две будет…
— А сколь не будет — все наши, — засмеялся Васька Пименов, — трогаем?!
— Айда! — щелкнул кнутом Зубарев, свистнул по особенному, с переливом, да так, что оба жеребца прижали уши, вздрогнули и рванулись вперед, широко выбрасывая ноги, и кося друг на друга налитыми кровью глазами.