Отрешенные люди
Шрифт:
— Ой, напужал, — захохотали усатые солдаты, показывая пальцами на поручика, — луки! копья! сабельки! Да мы, чай, при ружьях, за себя постоим, покажем им, как на нашу землю рыпаться!
— Только вот в чем загвоздка, — продолжал невозмутимо и уже без улыбки Кураев, — генерал ваш, Киндерман, отказывается выступать в степь…
— Это почему отказывается? — выкрикнул усатый унтер, что был по возрасту самый старый из всех. — Коль генерал приказу императрицы не подчинится, то худо его дело.
— Точно! — отозвались остальные. — Худо ему станется…
— Приказа, как такового, нет, — начал объяснять Кураев, — но из степи, с казачьих постов, поступило донесение, мол, джунгарцы идут толпами на наши крепости. А в Петербурге пока о той новости и не знают…
— Как же не знают, коль нас сюды направили? — выказал удивление все тот же унтер–офицер.
— Вас и направили в Тобольск, чтоб упредить передвижение неверных, а приказа о выступлении до сих пор не прислали.
— Ага, а мы маемся здесь без дела уже с самой пасхи Христовой, поднялся ропот в толпе.
— И я о том же, — согласился Кураев, — упредить надо неприятеля, а то поздно будет…
— Без приказу не можно, — затряс головой усатый унтер. — За такое самовольство по головке не погладят.
— Генерал может отправить в Санкт—Петербург донесение, мол, ввиду приближения неприятеля, выступил вперед для предупреждения его нападения и избежания потери времени. Сейчас время дорого.
— А так можно, — кивнул унтер, выказывая хорошее знание воинского устава.
Тут позади поручика взвилось вверх пламя от разгоревшегося костерка, и языки пламени хищно лизнули ворота.
— Откуда огонь взялся? — с деланным удивлением воскликнул Кураев и, спрыгнув на снег из саней, кинулся к костерку, начал затаптывать его ногами. Как ни странно, несколько солдат поспешили ему на помощь, и сообща они быстро загасили огонь.
— Айда, братцы, расходиться, — тоном приказа заявил унтер. Никто не возражал, и все словно забыли про драку, потянулись к домам, где были расквартированы, а несколько человек подошли к Кураеву с вопросом:
— Так все же пойдем мы на войну с неверными али еще здесь околачиваться до лета будем?
— Вот сами о том своего генерала и спросите, — отвечал Кураев.
В это время из боковой улочки к ним выскочили санки, запряженные парой резвых лошадей, в которых восседал сам генерал–майор Киндерман и с ним два его офицера с мрачными лицами. Офицеры вылезли из санок и кинулись меж солдат, ища среди них старших по званию. Солдаты спешили пройти мимо, отворачиваясь, чтоб не быть узнанными, и тем самым избежать наказания за драку. Киндерман выпрямился в санках и громко закричал:
— Почему нарушал порядок? Кто позволил? Марш, марш бегом!
Солдатам только этого и надо было, и они кинулись врассыпную, и вскоре перед домом мастера Мячикова остался лишь Гаврила Кураев, губернатор и сам генерал. Сухарев, прикладывающий к подбитому глазу снег и костерящий на чем свет стоит и солдат, и генерала Киндермана, который победно взирал на всех, словно только что одержал неслыханную победу над неприятелем. Офицеры его отправились вслед за солдатами, чтоб окончательно навести порядок и привлечь к ответу главных зачинщиков.
— Спасибо вам большое, — обратился Сухарев к поручику, — а то и не знаю, чем бы дело кончилось. Умеете вы с ними говорить.
— Приходилось, — просто ответил тот и, подойдя к запертым воротам, застучал в них, забрякал навесным кольцом. — Эй, вы там, живы или как? Выходите, кончилась осада!
Звякнула щеколда, и дверная калитка осторожно открылась, в щель выглянула чья–то взъерошенная голова, судя по всему, одного из казаков, что были с полицмейстером.
— А солдаты точно ушли? — спросил казак и открыл калитку пошире. В руке он держал ружье с длинным стволом, выставя его вперед.
— Ушли, ушли, — успокоил Кураев.
— Как там полицмейстер? Жив? — подошел к ним Сухарев.
— Живой покуда, ругается только крепко, — отвечали ему из–за ворот.
— Так где он?
— В дом унесли с пробитой головой.
— Давайте, кладите его в мои санки, повезу в госпиталь на излечение.
Полицмейстера Балабанова вынесли на руках из дома, осторожно опустили в санки. Сухарев сел рядом, поддерживая окровавленную голову блюстителя порядка.
— Генерал, велите примерно наказать виновных, — крикнул Алексей Михайлович стоящему неподалеку Киндерману. — А вам, господин поручик, развел руками губернатор, — придется добираться самому, ко мне вы не поместитесь. Или, если хотите, то я пришлю кого–нибудь за вами.
— Не утруждаете себя, ваше высокопревосходительство, — отказался Кураев, — я найду способ добраться.
— Уж я им буду показать, — скрипнул зубами Киндерман, когда губернаторские санки скрылись за поворотом, — они все поймут, что у меня нельзя бунтовать, нельзя пить много пиво… — и добавил что–то неразборчиво по–немецки.
— Я бы, господин генерал, со своей стороны, советовал вам выступать немедленно, — озабоченно заговорил Кураев, — а то тут и до греха недолго. Солдат наш безделья не любит. Портит его оно. Так что, подумали бы…
— Да, теперь я увидел это, — генерал свел светлые брови на переносье, надо готовить поход. Зер гут. Буду писать рапорт нахт Петербург и отправлю с вами немедленно.
— А разве у вас нет специально на то курьера, — мягко спросил поручик, — если честно, то у меня совсем иные планы.
— Вот как? — удивился Киндерман. — Я не буду настаивать, офицер есть.
— Вот и хорошо, а я бы попросил разрешить мне выступить вместе с вашим полком, господин генерал, на боевые позиции. Кроме всего прочего, мне поручено пренепременно побывать в степи и доложить лично, кому следует по службе, о положении дел с тамошними инородцами.