Отрешенные люди
Шрифт:
И точно, вслед за этим они услышали гортанные выкрики, чмоканье губами, как это делают, когда подзывают коней, а потом и топот копыт известил их, что погоня продолжилась. Наконец, конский топот смолк, и в наступившей тишине стал явственно слышен плеск рыбешек в речке, назойливый комариный писк, щебетание птиц в кустах.
— Куда дальше двинемся? Они скоро обратно вернутся, начнут нас по следам искать, когда поймут, что обмишурились, — спросил Ивана сидевший на земле Федор Корнильев.
— Не вернутся, — ответил тот, — наши люди их подальше заманят, помотают, сколь нужно. Давайте выбираться, нас там подле переправы казаки, видать, потеряли.
— Много казаков?
— Да нет, десяток человек, урядник с ними.
Выбрались осторожно наверх
К счастье, преследователи или потеряли их из вида, или Кураев и его денщики умело кружили по степи, запутывая следы. В любом случае Иван Зубарев со спутниками беспрепятственно доехали почти до лагеря, увидели вдали долгожданный брод через речку и казачьи палатки на той стороне. Подхлестнули коней, желая быстрее добраться до своих, и тут услышали позади себя свист, крики и, обернувшись, увидели, что более десятка всадников скачут по направлению к ним.
— Держись, Федор, — крикнул Иван, — уходить надо! Догонят! — и изо всей силы хлестнул коня, ударил пятками в бока. Но тот, изрядно уставший под двумя седоками, лишь дернул головой и продолжал плестись шагом.
— Деньги, что на выкуп за меня собрали, с собой? — Федор повернул к нему возбужденное лицо.
— С собой, — ответил Иван, поминутно оглядываясь.
— Так брось их на землю, может, отстанут.
— Фиг им, а не деньги, — отказался Иван.
— Не уйти нам, — горячо выдохнул Корнильев, — догонят.
— Шалишь! Не дамся! Уходи, Федор, один! — крикнул он и спрыгнул на землю, вскинул старый мушкет.
А киргизцы, дико визжа, размахивая длинными плетями, скакали уже прямо на него, норовя стоптать, опрокинуть, смять. Иван прицелился в переднего и нажал на курок. Грянувший выстрел оглушил его, сильная отдача саданула в плечо, и он чуть не выпустил мушкет из рук. А когда дым от выстрела рассеялся, то увидел, как в двадцати шагах от него перевернулась через голову лошадь и вместе с всадником тяжело шмякнулась наземь. Скакавшие следом за ним киргизцы не ожидали такого поворота событий и начали разворачивать коней, грозя в сторону Ивана кулаками. Иван глянул назад, увидел, что товарищи его уже почти достигли брода через речку, и облегченно вздохнул, как–то успокоился, повернулся лицом к киргизцам. Те, увидев, что он остался совсем один, и помощи ему ждать неоткуда, осмелели, залопотали что–то меж собой, а затем один из них отцепил от седла аркан и направил коня к Ивану.
"Вот и все, — подумал он, — даже мушкет перезарядить не успею. Сейчас схватят, скрутят, утащат к себе. Господи, помоги, не оставь меня, раба твоего Ивана, защити и помилуй…" — зашептал, пятясь назад. Но вдруг киргизцы закрутили головами, о чем–то громко закричали. Скакавший в его сторону степняк остановился, крутнулся вместе с конем на месте и поскакал обратно. Еще не веря в свое спасение, Иван повернул голову влево и увидел несущегося откуда–то сбоку поручика Кураева, а за ним, пригнувшись к конским гривам, держа в вытянутых руках поблескивающие на солнце тяжелые пистолеты с гранеными стволами, решительно скакали его денщики, направляясь прямо на крутящихся на месте киргизцев. Те заволновались, заголосили и дружно повернули обратно в степь. Иван ощутил легкую дрожь в руках и, опершись о мушкет, медленно опустился на землю, не в силах сделать хоть шаг. "Спасибо, Господи", — прошептал он и перекрестился.
—
На негнущихся ногах Иван заставил себя подойти к убитому. Выпущенная им пуля попала коню в голову, вышла возле уха и на излете ударила всадника точно в сердце.
— Да ты, однако, стрелок, — восхищение похлопал его по плечу поручик.
Но Иван почти не слышал его слов. В голове стоял лишь какой–то неясный гул. Он плохо помнил, как они переправились на другой берег, где их встретили возбужденные казаки, Федор Корнильев кинулся обнимать его, но он отстранился и, ничего не слыша и не различая вокруг, устало заполз в палатку и прикрыл глаза.
21
Тобольский губернатор Алексей Михайлович Сухарев, сидя в своем кабинете, ворчливо выговаривал Михаилу Яковлевичу Корнильеву, сидевшему в кресле напротив него:
— Вконец расшалился твой родственничек, Зубарев Иван. То на него офицер из столицы прошлой зимой жаловался, а тут из степи, от киргизцев, цельное посольство заявилось. Говорят, мол, самой царице бумагу послать хотят, что Иван этот ихнего знатного человека из ружья застрелил! Какого лешего в степь–то его занесло? Мало ему тут бедокурить, он еще инородцев к бунту подтолкнет. Этого только мне и не хватает… — губернатор налил себе в кружку кваса из стеклянного графина, торопливо выпил, отер губы кружевным платком и сосредоточенно всмотрелся в купца. Но тот молчал и поглядывал в открытое окно, за котором слышался стук топоров, голоса мужиков, визг пилы. — Так чего скажешь, Яковлевич? Он тебе как–никак сродственником доводится. Чего молчишь? Куда этот негодяй делся? Полицмейстер весь город вверх дном перевернул, а сыскать его не могут. Вот я и решил тебя порасспросить, может, ты подскажешь…
— А чего говорить? — вскинул тот сросшиеся на переносье брови. — Видел я Ивана на той неделе, поговорили с ним малость, да каждый по своим делам и разошлись. Может, на рыбалку отправился, а может, и по иным делам. Я ему не хозяин…
— На какую рыбалку! — стукнул кулакам об стол Сухарев. — Сказывал мне полицмейстер, будто свадьбу он играть хотел, а как узнал, что киргизцы по его душу в город нагрянули, то его и след простыл, и невесту побоку. Утек, сукин сын!
— Вернется, поди, — не отрывая глаз от раскрытого окна, спокойно отвечал губернатору Михаил Корнильев, словно беседовал с надоевшим подрядчиком.
— Знаю я вашу породу, — продолжал выкрикивать слова Сухарев, — что вы, Корнильевы, нос кверху дерете, что те же Зубаревы, один корень. Совсем никакого почтения властям нет, пораспоясались! Найду и на вас управу! Губернатора более всего выводило из себя, как держался перед ним купец. Хотелось подскочить, схватить его за шиворот, шваркнуть мордой об пол, чтоб ползал, валялся в ногах, просил прощения. Но не первый уже раз сталкивался он с семейством братьев Корнильевых, которых побаивались и уважали все в городе, начиная от полицмейстера, что первым тянул руку к шляпе при встрече с каждым из них, и кончая последним водовозом, готовым в Москву пешком пойти по первому их слову. Губернатор не понимал, откуда у них, Корнильевых, такая власть и влияние на горожан. Ну, богаты, крепко живут, торгуют и с Китаем, и с Бухарой и на Москву, на Волгу обозы шлют. Но таких купцов в Сибири хватает… Однако, эти брали чем–то другим, не только деньгами, а какой–то природной силой и уверенностью в себе, несокрушимостью, что ли. Сухареву говорили, будто бы отец их, Яков Корнильев, еще при губернаторе Матвее Петровиче Гагарине в первых людях ходил, чуть ли не правой рукой у того был по торговому делу. Гагарина царь Петр сковырнул, а эти остались, корни пустили, весь город в руках держат. Да что город, по всей губернии их слово закон — вряд ли кто посмеет ослушаться. Чтут, уважают…