Отрешенные люди
Шрифт:
Кто-то подножку подставил, кто-то по башке изрядно шмякнул... Упал. Помнит, что били, а кто - и не видел. Только голову руками закрыл да орал, словно резаный. На ноги поставили, повели в участок - с тычками, с затрещинами, с прибаутками. Все, кто навстречу шел, норовили или садануть побольней, или плюнуть. Так, мокрого, заплеванного и сдали в участок. Стал его полицейский начальник допрашивать:
– Кто таков? Чего на Макарьевской ярмарке делаешь?
– Плотники мы, - указал Ванька на поддельную бумагу, что лежала на столе перед полицейским, - наниматься на работу прибыли.
– Врешь, все, как есть, врешь!
– стукнул тот кулаком по столешнице так, что подпрыгнула бронзовая чернильница, в которую макал перо прыщавый писарь, записывающий ванькины слова.
– В бумаге написано, - глядя себе под ноги, не сдавался Иван.
– А я тебе сейчас такое на спине пропишу, что ты мигом у меня все вспомнишь, запоешь, как миленький, шелковым станешь!
– кипятился, подпрыгивая в кресле, полицейский. Иван исподлобья смотрел на его обвислые щеки, колышущиеся на жирном лице при каждом слове, красные рыбьи глаза навыкате и большой сизый нос и еще до конца не верил, что попался, и попался, судя по всему, крепко.
– Будешь правду сказывать?
– продолжал кричать тот, - сказывай, где твои дружки, что в бумаге записаны? Здесь? На ярмарке? Где они? Как их сыскать?
– Нет их здесь, в Вязниках меня ждут, - на ходу придумывал Иван, - как работу найду, то и за ними пошлю тотчас...
– Врешь! Скотина! Опять врешь! Эй, позвать сюда Тихона, - крикнул он в дверь.
– Добром не хошь сказать, под пыткою быстренько защебечешь. Тихон мой и не таким языки развязывал...
Послышались тяжелые шаги и, обернувшись, Иван увидел здоровенного детину, на голову выше его и едва ли не в два раза шире в плечах. Тот глумливо улыбался, приглядываясь к Ивану, и мял в руках что-то, наподобие кнута, но, приглядевшись, Ванька понял, что вместо кожаного ремня к деревянной рукояти приделана тонкая металлическая проволока с небольшими узелками по всей длине. У него похолодело внутри, подкатила тошнота, когда представил, как эта плеть начнет клочьями снимать с него кожу, в глазах потемнело и, как сквозь туман, услышал:
– Ну, станешь говорить, где дружки твои?
– Иван молчал. Тогда толстомордый полицейский слегка подмигнул Тихону, и схватил Каина за плечи, легко кинул на лавку, сорвал рубаху и просунул руки в ременные петли, приделанные к ножкам лавки. Чуть повернув голову, Иван увидел, как Тихон, отступив на шаг, поднял плеть и глянул на толстомордого.
– Давай, - приказал тот.
Свистнула плеть, и Ивану показалось, будто его кипятком ошпарило. Он взвыл и, боясь потерять от боли сознание, закричал изо всех сил:
– Слово и дело, - памятуя, что именно так он спасся когда-то от соседства с медведем и даже получил свободу.
– Чего дуришь?
– удивился толстомордый, но ударов более не последовало.
– Чего еще выдумал? Говори мне, а уж я погляжу, что за дело у тебя, знаем мы вас...
– Слово и дело, - пуще прежнего закричал Иван, надеясь, что его услышат и на улице и обязательно донесут в Тайную канцелярию. Не могли не донести. Таков закон...
– Черт с тобой, - махнул рукой полицейский, - освободи его, Тихон, да сведи в канцелярию. Гляди, головой мне за него отвечаешь. Чует мое сердце, не простого вора мы словили сегодня, много разных дел за ним.
В Тайной канцелярии заседал полковник Николай Иванович Редькин, о котором Иван наслышался, еще будучи в Москве. Говорили, мол, был тот Редькин из крестьянских детей, а в армии выслужился до капрала, потом попал в Сыскное отделение, где показал себя как ярый враг всех воров и жуликов, немало из которых казнили, а уж на каторгу отправили и совсем без счета. Имел полковник и своих доносчиков, которые и сообщали ему, за хорошую плату, разумеется, о всех воровских делах. Тогда он, выбрав день, с изрядной воинской командой вламывался в воровские дома и притоны, хватал всех, там обитавших и, случалось, ловил до полусотни человек зараз. От тех же доносчиков Редькин знал и о местах хранения краденого и безошибочно называл пойманным ворам, где и что они покрали, куда запрятали. А те, услышав из уст полковника про свои похождения, которые он описывал столь красочно, будто сам рядом при том находился, не долго запирались и сознавались во всем содеянном. Благодаря чему за Редькиным укрепилась слава провидца, будто бы знается он с нечистой силой, которая во всем ему и помогает.
И действительно, полковник был сух телом, черен лицом и имел длинный крючковатый нос, кончик которого доходил почти до верхней губы.
– Давно тебя поджидаю, - елейным голосом обратился он к Ивану, сказывали мне, что сам Ванька Каин пожаловал к Макарию. Наслышан я о тебе, Каин, по Москве еще наслышан, милости прошу, садись, побеседуем. Принесите-ка нам чаю со знатным гостем испить, - приказал он денщику.
– Отпустите меня, ваше благородие, - жалобно попросил Иван, пригожусь, может, когда...
– Ты мне и сейчас в самый раз, - рассмеялся Редькин, принимая из рук денщика чашку.
– Попей чайку, пока я добрый. Ты, поди, знаешь куда попал? В Тайную государеву канцелярию, во!
– поднял он кверху указательный палец.
– У нас за просто так не то что чая, а и воды не дают. Только очень я на тебя надеюсь, расскажи-ка ты мне все о своих похождениях, Ванька Каин.
– А чего рассказывать-то?
– прикинулся дурачком Иван, радуясь, что полковник говорит с ним спокойно, почти доверительно, и не кричит, не тычет в морду кулаком, не грозится позвать палача. Рубаха на нем и так пропиталась кровью после одного лишь удара тихоновой плетью, и он зябко повел плечами, до того саднило содранную кожу.
– Ну, заглянул я в лавку к ним, глянул кулек валяется, взял поглядеть, что там внутри, а они тут налетели, бить начали...
– Славно поешь, ой, славно, - блаженно улыбнулся полковник, - соловьем, прямо таки, канареечкой. Давай дальше, люблю слушать вашего брата.
– И все, - с трудом улыбнулся Иван.
– В чем тут моя вина?
– Может, армянских купцов позвать?
– все с той же ехидной улыбочкой спросил Редькин.
– Они тоже много чего интересного расскажут.
– Каких еще армян?
– сделал удивленную физиономию Иван.
– Я в ихних краях сроду не бывал, не видывал никаких армян.
– Зато они тебя видели, обрисовали как есть, - хитро улыбнулся полковник.
– И дружков твоих, что их в зряшней покраже уличили, тожесь обрисовали. Ну, будешь сказывать али до завтра подождем? Мне спешить особо некуда, - пощелкал пальцами полковник.
– Да нечего мне на себя наговаривать, - завращал глазами Иван. Плотники мы...
– Ага, лавки купецкие тут конопатите, знаем мы вас, плотников... Коль будешь молчать, то придется тебя в Москву отправить, там тебе язык найдут как развязать, да жаль мне такого знатного вора отпускать. Посиди, Ванька Каин, до завтра, может, надумаешь чего, - и полковник приказал увести его в караульное помещение.
Когда конвойный втолкнул Ивана в темную каморку, находящуюся в одном с канцелярией строении, тот успел шепнуть ему: