Отрицание Оккама
Шрифт:
– Это не помощь, – вдруг очень серьезно и совсем другим тоном ответил Гоцадзе. – Вот ты, наверное, думаешь, что я такой экзотический грузин, все время о дружбе говорю, об этом несчастном случае. Так сильно переживаю. Знаю, что говорю, поэтому и переживаю. У моего брата сын погиб восемь лет назад. В автомобильной катастрофе. Такое горе пережить невозможно. Брат и его жена за один вечер на десять лет постарели. А насчет «помощи». Если бы я мог вернуть своего племянника или Егора, вот тогда была бы помощь. На это только бог способен, да и то в последнее время я сомневаюсь, может он делать такие вещи или нет. Иногда я
Они попрощались, и Дронго положил трубку. Затем он перезвонил Леониду Кружкову и предупредил его, что будет встречать в офисе Иллариона Гоцадзе, который должен приехать через час.
Ровно через час Дронго уже сидел в своем небольшом кабинете. Но молодого человека не было. Прошло еще тридцать минут. Никто не появился. Затем еще тридцать. Он уже собирался звонить отцу Гоцадзе, когда наконец вошел долгожданный гость. Ему было не больше тридцати. Долговязый, высокого, почти баскетбольного роста, худощавый, с характерно большим носом, темными глазами, черными кучерявыми волосами. Он вошел в офис, глядя веселыми глазами на Кружкова и его жену, которые сидели за столами. Было заметно, что этот молодой человек привык чувствовать себя победителем. Привык получать от жизни все доступные и недоступные удовольствия. Он подкатил на «шестисотом» «Мерседесе» и, хотя стоянка здесь была запрещена, демонстративно оставил свой автомобиль прямо под знаком. И вошел в офис.
– Добрый день, – вежливо поздоровался Кружков, – вы господин Илларион Гоцадзе?
– Да, – кивнул гость, – мне передали, чтобы я к вам приехал.
– Проходите. Вас ждут, – Кружков показал в сторону кабинета. Когда Илларион вошел в небольшой кабинет, обставленный книгами, на его лице мелькнуло подобие презрения. Его собственный кабинет был раз в пять больше. Да и вообще подобных кабинетов не было даже у руководителей отделов их компании. Он кивнул хозяину кабинета, не протягивая руки, и сел без разрешения на стул. «Какой-то мелкий клерк, который приводит в порядок бумаги погибшего Егора», – подумал он, с некоторым любопытством глядя на Дронго. Тот понял этот взгляд – снисходительный, немного презрительный и полный превосходства.
– Извините, что вас побеспокоили, – начал Дронго, – я знаю, какой вы занятой человек.
– Да, у меня было много дел, – извиняться за почти часовое опоздание Иллариону не пришло бы в голову. В таком кабинете не мог сидеть уважающий себя человек. Или равный ему, Иллариону Гоцадзе.
– Мы хотели с вами встретиться, чтобы поговорить о вашем погибшем друге Егоре Богдановском, – напомнил Дронго.
– Я в курсе, – лениво ответил Илларион, – меня отец уже предупредил. Какие-то бумаги или документы. Спрашивайте, что вам нужно. И учтите, у меня мало времени…
– Безусловно. Я понимаю, как вы заняты, – повторил Дронго. И снова Гоцадзе не почувствовал подвоха.
– Конечно, занят, – снисходительно произнес он, – я ведь не подшиваю бумажки, как вы. У меня более важные дела, чем у вас. Иначе вы бы сидели у меня в кабинете, а я бы в вашем… – он не сказал «клоповнике» или «крысятнике», но интонация и
Дронго решил, что время реверансов закончилось.
– Вы учились вместе с Егором в Лондоне? – уточнил он, меняя выражение лица и тембр голоса.
– Да, – несколько удивился такой резкой перемене тона Илларион, – мы там были вместе.
– Значит, вы о нем все знаете. Ваш отец сказал мне, что даже ваши квартиры, которые вы там снимали, находились рядом друг с другом.
– Правильно. Мы были соседями.
– И вместе ездили в Амстердам?
– Да, – улыбнулся Илларион, – несколько раз.
– Пробовали наркотики?
– Нет… да… Что вы такое спрашиваете? Конечно, нет. Просто ездили на культурную программу.
– Понимаю. Хотели увидеть музей Рембрандта. Или у вас другие увлечения? С вами ведь был художник Илья Шмелев. Возможно, ему больше нравились импрессионисты?
Илларион насторожился. Он не такой дурак, чтобы не почувствовать издевки в голосе этого человека. Иметь такой небольшой кабинет и разговаривать с ним на равных. С ним! С Илларионом Гоцадзе! Кто это такой?
– Я не знаю, кто ему больше нравится, – холодно заявил Илларион, – но мне Рембрандт не нравился никогда. Все эти черные картины с проступающими человеческими лицами. Он мрачный художник. А ездили мы отдыхать. Как нам нравится.
– И все-таки вы не ответили на мой вопрос. Наркотики пробовали? Только не врите. Честно. Да или нет?
– Да, – зло ответил Илларион. – Это что, допрос? В Голландии наркотики разрешены по закону. И все, кто туда приезжает, их пробуют.
– Как странно, – пробормотал странный, осмелившийся допрашивать его тип, – я был в Голландии одиннадцать раз и ни разу не пробовал наркотики.
– У каждого свои увлечения, – усмехнулся Гоцадзе, – может, вы любите что-то другое. А мы не наркоманы, если вы об этом подумали. Никто из нас не подсел на наркотики. Попробовать, да, интересно. Травка разная, анаша, марихуана. Но от героина мы все отказывались… – Последние слова он произнес не совсем уверенно.
– Всегда? – сразу почувствовал его неуверенность Дронго.
– Да, – разозлился Илларион, – я не понимаю, какое отношение имеют наши поездки в Голландию к бумагам Егора. Зачем вы меня сюда позвали? Кто вы такой? Что вам нужно? И вообще, я не хочу отвечать на ваши вопросы.
Он сделал движение, собираясь подняться. Но голос Дронго его невольно остановил.
– Подождите, – Илларион услышал металл в голосе этого незнакомца и невольно вжался в стул, – с вами никто не шутит. Мы не сказали вашему отцу правды, чтобы его не беспокоить.
– Какой правды? О чем вы говорите?
– Мы расследуем убийство Егора Богдановского. И не открыли этого вашему отцу, чтобы лишний раз не бередить его раны. Ведь нам известно о смерти вашего двоюродного брата в автомобильной катастрофе. – Дронго блефовал, но сейчас это был единственный выход.
– Какое убийство? – привстал от волнения Илларион. – Егор умер сам. У него была открытая язва. Так нам сказали.
– Его убили, – мрачно подтвердил Дронго, – и учтите, что об этом никто не должен знать. Даже ваш отец. Даже ваши самые близкие друзья. Кажется, вас было четверо: Атос, Арамис, Портос и д’Артаньян.