Отрочество 2
Шрифт:
[ii] Самые именитые «судьи-палачи» того времени. Дейер особо «прославился» припадками ярости во время заседаний суда, и крупными суммами «на поправку драгоценного здоровья» от правительства, которые он получал после каждого смертного приговора.
[iii] «Суд Камбиса», или «Сдирание кожи с продажного судьи» – картина– диптих нидерландского художника Герарда Давида, закончена в 1498 году. Картина, написанная для зала судебных заседаний в ратуше Брюгге, была призвана напоминать о необходимости
[iv] Отсылка к «дубине народной войны».
[v] Начиная с осла, речь адвоката позаимствована (и творчески переработана) у Чуковского, а точнее, у его адвоката Грузенберга.
Глава 6
– Я бился за каждый рубель! – патетически воздевая костлявые, веснушчатые руки вверх, и будто бы призывая Всевышнего в свидетели, – повествовал Лев Лазаревич, тигром расхаживая по полутёмной комнатке на заду аптеки, – За каждый наш шекель, за полушки и полугроши! Ни шагу назад!
Глаза ево сверкали по-кошачьи, а присыпанные перхотью пейсы развевались победными флагами. Воитель! Финансовый кондотьер, берущий штурмом чужие капиталы и успешно защищающий честно награбленное!
– Лев из колена Давидова, – усмехнулся я.
– Ой! – всплеснул руками компаньон, резко повернувшись ко мне, крутанувшись на пятках, как молодой, – Вам таки смешно за деньги? Могу поторгованное отложить сугубо в свою, а не в нашу общую пользу!
Он чуть ссутулился и вытянул худую шею – чисто стервятник, готовый вот прямо сейчас броситься к столу с финансовой документацией, и душить мине фактами, как опытный бухгалтер с двойным дном. Тыкать сухими пальцами в аккуратно выведенные циферки, посылая оппонента в нокдауны собственной несостоятельности. Герой увлекательного мира ростовщичества и гешефта!
– Да шо ви такое говорите, Лев Израилевич?! – я вытаращился на него по обычаю Привоза, разговаривая не только языком, но руками и всем своим лицом так, шо куда там миму! – Как ви можете видеть странную насмешку там, где есть большое моё одобрение и искренне восхищение вашим неустанным трудом в свою и нашу пользу!? Ещё самую немножечко таких необычных для вашево народа мыслей и разговоров, и ви таки повесите у сибе иконы, подружитесь с толстым батюшкой, и станете интересно говорить за погромы во время чая с мацой!
– Мине показалась ваша улыбка? – прищурился он, – Таки да или – извините, Лев Лазаревич?
– Улыбка радости и одобрения, Лев Лазаревич! – всплеснул я руками, делая большие еврейские глаза, – Где я могу горевать и хмурить брови домиком, когда ви говорите мине за прибыль!? Извините таки, шо я радуюсь, когда мине говорят за мои деньги в сторону прибыли! Ещё немножечко, и стану с подозрением смотреть на вам! В конце концов, кто из нас двоих жид, который должен подавать другому пример правильного отношение к шекелям?!
– Таки ой! Совсем обрусел, – компаньон мой потёр лицо, и уже с меньшим пылом начал рассказывать за антикварный бизнес. Прибыль таки да, но мы таки посовещались,
Лев Лазаревич от моево решения пришёл в некоторый минор и вздыхание, но на прямой вопрос, а што с ним не так, только сопел и вздыхал.
– Да всё понимаю! – взорвался он наконец, шумно высморкавшись в большой клетчатый платок, нервно теребимый руками, – Но это же не значит, шо мине нельзя погрустить о деньгах, которые будут не прямо сейчас в моём карманах, а когда-нибудь потом через может быть?!
После попив чаю с вкуснющими бейглами[i], распрощался с компаньоном и евойной супружницей, выйдя из затхловатой аптеки на свежий, но излишне сырой московский воздух. Порывистый ветер сразу бросил в лицо мелкие брызги, пахнущие палой листвой и немножечко дымом с конским навозом, и я сразу одел поглубже шляпу, натянув чуть не по самые уши.
– Постой-ка… – вцепилась в меня какая-то мещанка из ремесленных – совсем старая, чуть не пятидесяти лет, – милок…
– А-а! – взывала она внезапно пароходной сиреной, когтисто вцепившись в рукав и потянув меня вниз…
«– Вы получили дебаф – оглушение!» – выскочило в подсознании не к месту, и меня будто шарахнули кулаком по голове, выбивая сознание. Нокдаун!
… - ето ж тот! – орала она зажав меня в угол и обдавая нечистым дыханьем впополам с летящей слюной, – который против Государя анпиратора гадостное всякое! Вот он, люди! Глядите на нево!
Крутанувшись вокруг себя, пытаюсь вырваться и уйти, не схватываясь с бабкой напрямую.
– Убили! А-а! Как есть убили! – не прекращая визжать, бабка вцепилась в меня, повиснув всей тяжестью на руке.
– Ты чево это женщин забижать задумал? – шагнул ко мне добрый молодец, из охотнорядских по виду, закатывая рукава на волосатых руках, размерами и цветом напомнивший мне окорока. В маленьких, глубоко посаженных глазах цвета остывшево свинца, плещется медленно нагнетаемая ярость. А ещё радость и… боевое безумие.
«– Халк крушить!»
– Жи-ид! – бабка, войдя в раж и не заприметив добровольного помогальщика, сама заступила ему дорогу, ткнувшись согнутой костлявой задницей куда-то чуть выше колен, – От жида вышел! А-а! С жидами дела ведёт, супротив Государя!
– Тьфу на тебя, тьфу! – смачный плевок растёкся по моему лицу, и я, не сдерживаясь уже, толкнул старуху в объятия охотнорядца, вышагивая из угла и неистово вытирая лицо рукавом, сдираю слюну едва ли не вместе с кожей – до крови.
– Женщин… – радостно проревел добрый молодец, приняв бабку и тут же небрежно спихивая её в сторону, где она и завалилась набок на скользкой от влаги брусчатке, показывая нечистые нижние юбки, – забижать…
Богатырский замах с плеча, рука отведена так далеко, будто охотнорядец вознамерился метнуть копьё. Шаг назад, уклон… и кулак с гулом пролетел мимо моей головы, а охотнорядец по инерции завалился вперёд.