Отрочество 2
Шрифт:
– Адвокату есть что сказать? – пожевав дряблыми губами, поинтересовался судья, выслушав свидетельские бредни с самым благосклонным видом, и подавшись вперёд так, будто говоря «- Ну-ка попробуй! Скажи!»
Иосиф Филиппович, нимало не смущённый столь открытым давлением, встал.
– Фарс!
… и сел назад.
«– Лучше тысячи слов!»
Судья застучал молотком, напоминая о неуважении к суду, апоплексически ярясь и тряся отвислыми щеками.
– Если бы Герард Давид[iii] присутствовал на этом суде, – громко сказал Иосиф
Судья побагровел ещё больше, застучав молотком. Присяжные зашептались, послышались нервные смешки на галерке.
Обвинитель дёрнул щекой, и…
– … своими глазами видел, вот те крест! – новый свидетель, пожилой мещанин, истово перекрестился, а потом с ненавистью глянул в мою сторону, сощурившись близоруко, – На дерево облизьяной, а потом раз! И патрет! На шибенице! Я тогда не понял, а потом мне пояснили, што сие не демон на трупах пляшет, а сам Государь в таковом обличьи. У, злыдень!
Он погрозил в мою сторону сухоньким кулачком.
– Свидетель несколько горячится, – перехватил инициативу прокурор, – но я могу легко понять верноподданного, столкнувшегося с чудовищным… не побоюсь этого слова – вопиющим случаем! Случаем, от которого любой нормальный человек, не думая долго, закатает рукава, и возьмёт подвернувшуюся под руку сучковатую дубину[iv], дабы гвоздить супостата без всяких дуэльных правил!
– И Отечественную войну сюда приплёл? – сощурился адвокат, с самым благодушным видом взирающий на Демосфена от прокуратуры.
– Он, кажется, близорук, – прошептал я адвокату.
– Да?! Ещё интересней…
– Благодарю уважаемого обвинителя за прекрасное знание отечественной истории, – с нотками снисходительности сказал Иосиф Филиппович, получив слово, – приятно, право же, знать, што современная молодёжь получила хорошее образование.
Пятидесятилетний представитель «молодёжи» усмехнулся кривовато, но смолчал, не вступая в полемику.
– Скажите пожалуйста, – ничуть не смущённый, Иосиф Филиппович обратился к свидетелю, – значит, вы сначала думали, што на сей картине изображён демон? Замечательно… могу я попросить внести наконец вещественное… хм, доказательство в зал суда?
Небольшая заминка, и продукт моево творчества внесли в зал на всеобщее обозрение. Присяжные зашушукались, среди публики послышались смешки.
– Художественная ценность… – присяжный поверенный пожевал губами, – не могу судить, но если пришлось растолковывать свидетелю, што на ней именно Государь… Я к слову, не вижу никакого Государя на этом… хм, холсте.
– Обезьяна, – с наслаждением проговорил он, – коронованная обезьяна, танцующая на трупах. Впрочем…
Иосиф Филиппович с сомнением оглядел сторону обвинения, и пожал плечами красноречивым видом.
– Проявите уважение к суду! – весьма не к месту застучал молотком судья. Адвокат, не оспаривая эти слова, ещё раз осмотрел парсуну Николая Второго… по утверждению обвинения…
Кошусь
– Н-да… Представьте, – продолжил Иосиф Филиппович, – что я нарисую… допустим, осла[v]. Или обезьяну. И кто здесь оскорбляет Государя? Я? Или может быть, прокурор, ухитрившись увидеть царственные черты на этом… хм, полотне.
– Вы считаете Государя ослом или обезьяной?! – тон адвоката резко переменился, и такой в нём был яростный напор, што прокурор отшатнулся и…
– Обезьяной?! – смена ролей резко ударила по чиновнику, и пока он, задыхаясь, подбирал слова, Иосиф Филиппович продолжил с экспрессией.
– Как можно продолжать этот судебный фарс, если прокурор считает Государя обезьяной?!
– Я, я…
– Неуважение к суду!
Казалось, судья сейчас выпрыгнет и вгрызётся оставшимися у нево гнилыми зубами в морщинистую шею моего адвоката, такая в нём плескалась ненависть. В потухших глаза прокурора – понимание закатившейся напрочь карьеры и возможной отставки. Если повезёт – с пенсией.
– … и наконец, – Иосиф Филиппович, снова вальяжный, вызвал основного свидетеля обвинения, – милейший Иван Сергеевич, вас не затруднит сказать, на каком расстоянии вы видели якобы моево подзащитного?
– Саженей двадцать, – опасливо отозвался мещанин, заробевший после увиденново.
– Замечательно! – восхитился адвокат, – Я рад, што вы смогли сохранить остроту зрения в достаточно преклонном возрасте.
– Господа, – обратился он к залу, – гимназический курс математики все помнят? Каково примерно размера будет голова человека на таком расстоянии? Замечательно!
Вытащив фотокарточку, он принялся отмерять шаги, и наконец – поднял её над головой.
– Запас видимости в вашу пользу, Иван Сергеевич, – сказал он, – я прошу вас только сказать – кто изображён на этой карточке! Ну хотя бы – мужчина это, женщина…
– Женщина, – брякнул щурившийся свидетель явно наобум.
– Ну… почти угадали, – согласился Иосиф Филиппович, – сука. Фотография моей любимой левретки Жужи.
Поднявший хохот не сразу заглушил стук молотка, и…
… оправдан по всем пунктам.
– Это ещё не конец, – пророчески сказал Иосиф Филиппович, закончив принимать благодарности и поздравления с видом олимпийца, уставшего от фимиама от простых смертных.
– Это ещё не конец, – повторил он, сощурившись, и в его выцветших старческих глазах, в самом тоне сказанных слов, мне почудилось, как наяву – облегчение. Облегченье человека, который смог – вот так, во весь рост! Пусть даже и на старости лет.
[i]«Процесспятидесяти» – судебное дело революционеров-народников, по обвинению в участии в «тайном сообществе, задавшемся целью ниспровержения существующего порядка», разбиравшееся в Петербурге в Особом Присутствии Правительствующего Сената с 21 февраля по 14 марта 1877 года.