Отрочество 2
Шрифт:
Оплата – более чем щедрая по здешним меркам, и он очень сочувствует массам, но вот никак…
– Масса, это не из физики? – озадачился гулким басом Самуил, дёргая просвещённого Саньку за рукав и делая умильное лицо, што для человека постороннего смотрелось гримасой маньяка. Брат начал объяснять, а я – торговаться с чернокожим, мучительно пытаясь подобрать наиболее простые, но одновременно – красочные слова.
… сдался он на пяти франках, отчего бережливый Мишка озверел. При этом на повозке разместился только наш багаж, нам же пришлось идти
Не успели мы толком вспотеть, как к нашему возчику побежал вовсе уж голодранистый собрат, залопотав што-то очень быстро на португальском, опасливо косясь в нашу сторону.
– Масса, – вспотел извозчик, пуча и без того большие, на диво выразительные коровьи глаза, – поезд… ту-ту! А потом долго-долго нет!
– Бегом! – делаю свирепое лицо и одновременно показываю нашему извозчику свежеотчеканенного петуха[ii], и мы побежали. Подхватывая плохо закреплённую поклажу и закидывая её обратно, мы понеслись пыхтящей, отдувающейся и ругающейся толпой.
Поезд уже начал трогаться, когда мы подоспели. Ругаясь отчаянно, закинули вещи в вагоны не без помощи других пассажиров, запрыгнули сами, расплатились с извозчиком, и только потом в головах – а чего спешили-то!?
– А вдруг, – неуверенно озвучил Санька всехние мысли, пока я расплачивался с проводником, а близнецы тщетно пытались найти место для багажа и нас в переполненном вагоне третьего класса, – блокада?
На том и сошлись. Предусмотрительные, значица, а не так… дурики. Мы ж с Москвы и чуть-чуть – с Одессы! А тут два негра… нет, точно – предусмотрительные!
[i]Марраны – крещёные евреи в Испании и Португалии.
[ii]Петух, иногда Марианна – название золотыхмонет Франции достоинством 20 (наполеондор) и 10 (полунаполеондор) франков. Монеты этого типа чеканились с 1898 по 1914 год.
Глава 12
Атмосфера в вагоне накуренная, душная – несмотря на настежь открытые окна, и очень дружелюбная, хотя дружелюбие это и «с душком». Интернациональная публика пьёт, ест, поёт, разговаривает, спит и играет в карты. Обид, несмотря на тесноту и связанные с этим неудобства, никаких, ну или по крайней мере – не показывают.
То и дело по вагону проплывает очередная бутылка с аляповатой этикеткой, и желающие делают символический глоток. Иногда и не символический, за этим никто не смотрит.
Любители приложиться к халявному пойлу часто переоценивают свои силы, и вон один – лежит в захарканном проходе кверху брюхом в потёртом грязном сюртуке, застёгнутом на все пуговицы, похрапывает, обдавая окружающих перегаром и время от времени оглушительно пуская газы. Пердёж его каждый раз вызывает взрыв ругательств и веселья, и картёжники, играющие на его животе, начинают ругаться на разных языках, кидая потёртые карты на мерно вздымающийся живот.
Пойло самое что ни на есть дешёвое,
И не потому, што в португальской колонии нет достойного алкоголя, а потому што – публика! Шахтёры, «дикие» старатели, мелкие торговцы и авантюристы всех мастей, промышляющие чем придётся – от наёмничества и разовой подработки на стройках, заканчивая контрабандой алмазов и похищением людей.
Одни экономят всеми силами, надеясь при случае удачно вложиться и неслыханно разбогатеть, и говорят – бывает! Другие – народ с самого што ни на есть дна, и просто не привыкли к нормальной жизни. Ну а третьи… они бы и рады пофорсить, но либо – нечем, либо – опасаются показать капиталы.
Народец в колониях лихой не по-хорошему, а тут ещё и военные действия, да с африканской спецификой. То бишь людей, желающих половить рыбку в мутных водах военных и около военных действий, как бы не больше, чем тех, кто готов воевать.
Дружелюбие вагонное из тех времён, когда разбойники и бандиты садились в драккары, ушкуи или пироги, и много дней терпели присутствие таких же отморозков, выплёскивая накопившуюся злобу и раздражение при захвате селений и штурме городов. Потом, вернувшись с добычей, они могли попомнить языкатому соседу… А пока в одном экипаже – ни-ни! Упрощённое судопроизводство со всеми вытекающими.
Задевать кого-то на виду десятков людей чревато последствиями. Даже если закончится всё мирно, агрессора запомнят, и могут потом отказать в помощи. Да и опасно это!
Даже самый прожженный психолог из трущоб, привыкший вычислять жертву «на раз», может споткнуться о какого-нибудь смирного на вид работягу с натруженными руками и усталым лицом. Работяга, может быть, проламывал головы штрейбрехарам в профсоюзных стычках, и устраивал обвал в шахте на голову ненавистному маркшейдеру. Такой до поры потерпит насмешки и нападки уголовника, а потом р-раз! И тот, такой бывалый и прожженный, ногами сучит.
Мимо проплыла бутылка, и Товия перехватил её, сделав символический глоток из интереса.
– Зараза! – закашлялся он, пуча налившиеся кровью глаза и ёрзая на деревянном сидении, требующем ремонта, – Такая гадость едучая, шо чуть не эмаль разъедает!
– Джордж! Джордж! – не сразу понимаю, што обращаются ко мне. Очередной любопытствующий с расспросами… в этот раз про Москву.
Вопросы самые идиотические, часто повторяются, но – улыбаюсь и отвечаю, спрятав раздражительность подальше. Я, как-никак, репортёр, а попутчики мои, несмотря на вид не самый презентабельный, в большинстве своём уже не новички в Африке, то бишь – связи. Да и новички в большинстве своём едут не на пустое место, а к дальним родственникам, землякам, знакомым знакомых…