Отрочество
Шрифт:
— А это… — машу рукой, — сам скажешь, куда деньги от аферы запустить. На больницу там, на школу или ещё чего. А?!
— Боюсь я за тебя! Боимся! — поправился Мишка, оглянувшись на пригорюнившегося Чижа, — Аферы эти… Или как здесь говорят? Панамы?
— Панамы, — киваю, чуть расслабившись. Выговорились, и напряжение мал-мала ушло, — но чистые! Можно даже сказать — высокие!
— Это как? — удивился Санька, отставив тоскование.
— Ну… так! По закону не придраться, и в карманы беднякам не лезу. Да собственно, — чешу подбородок, — и ни к кому не лезу!
— Нешто
— Ещё как! Сам вспомни — даже у бедняков бывает такое, што вот хочет он прогулять деньги, и всё тут! У одного взбрык временный, у другого характер. И прогуляет! Пропить не сможет, так рупь свой по грошику разменяет, и в толпе разбрасывать будет. А? То-то!
— А у богатых… — машу рукой, — и вовсе! Сыт, одет-обут, жильё есть, капиталец какой-никакой. Хочется себя порадовать, ну так и начинают! Одни в «Яр» идут, другие содержанок покупают. Часто даже и не нужны им эти содержанки! А просто, штоб была. Потому што могёт себе позволить!
— Это да, — согласился Санька. Мишка молча кивнул, припоминая рассказы клиентов, хвастающихся иногда чем-то подобным. Потому што могут!
— Ладно, — нехотя согласился Мишка с моими аргументами, — но…
Он молча тронул пальцем лежащий на столе браунинг, вопросительно глядя на меня.
— Какое ж приключение, да без оружия? — почти искренне удивился я.
— Гляжу я, доверяешь ты своему компаньону, — ехидно отозвался Мишка, на што Санька немножечко нервно хихикнул.
— Дяде Фиме? Пока я ему интересен — на все сто процентов!
«— Сто сорок шесть!» — вылезло из подсознания без дальнейших пояснений.
— А это, — показываю на пистолет, — для приключенистости и спокойствии с перевозчиком. Потому как тот хоть и да, но таки не сам дядя Фима!
— Всё! — прервал я споры, подшивая пистолет с внутренней части куртки. Так, штоб сорвать можно, но случайно не слетел. Наваха в кармане, спицеобразный стилет с напалечным кольцом вместо рукояти в брючном шве. Такой себе опасный и загадочный, што просто ой! Практически Дакота… или Оклахома? В общем, приключенец-приключенистый!
— С тётей Песей и Фирой договорился без подробностей. Просто — дела! Вы тоже легенду поддерживайте. Только што был, недавно ушёл, убежал ещё до рассвета ловить бычков. Ну, такое всё!
— Думаешь… — начал Санька.
— Не думаю! — прервал я его, присев на дорожку на скрипучий стул, — Но если можно предусмотреть, то значит — нужно!
— Дней… — я задумался, — пять так точно, но не больше недели. Вопросы порешать, может познакомиться с кем. Ну и так, экскурсии.
Санька порывисто вздохнул, он отчаянно хотел на Туретчину со мной, но уговорился, што в первый раз не стоит удивлять Бляйшманов незваными гостями, если приглашали конкретно меня. Обнялись, да и всё, сбежал вниз по ступенькам.
Кепку на глаза надвинул, от восходящего на горизонте солнца, походка ленивая, в углу рта зубочистка. Сам себе нравлюсь!
Дико немножечко, што белый день, ну то есть утро. Оно как-то в голове — хоть с Хитровки, хоть из прошлой жизни — такого рода дела обязательно
Оно как бы и здесь таки да, но не всегда и не совсем. Если контрабанда из Туретчины или обратно, да на рыбацких баркасах и фелюках, то всё это в ночи обделывается. Даже если все давно куплены, то просто — штоб не провоцировать!
Но бывает и по-другому. Такой себе немолодой рыбак решил выйти порыбачить, и хоть обыщись его! Нету! Всей контрабанды один я. И кто его осудит, если он порыбачит в ночь у турецких берегов, а с утра продаст наловленное на рынках Стамбула?
— Зови меня дядя Хаим, — встав с дырявой бочки, щербато улыбнулся долговязый мужчина лет пятидесяти, двинув огромным кадыком на плохо выбритой шее, — племянник Шломо.
В голосе нескрываемое ехидство, но доброжелательное вполне, только чуть отстранённое. Служебное такое.
Заулыбался в ответ, и по дороге к причалу начал разговор на идише вперемешку с одесским. У дядюшки только бровь так — раз! И вверх. Чуть-чуть.
Поддержал разговор, и вроде как и ничего такого, но сразу — будто признал. Шаги свои аистиные чуть придержал, голову чуть ко мне довернул.
«— Язык как маркер свой-чужой».
А? Из подсознания с некоторым запозданием вылезли объяснялки.
Такой себе разговор, што вроде и ни о чём, если со стороны, но легенда проговаривается. Штоб если вдруг што, то не потеряюсь при вопросах о дядюшке. Не так штобы и нужно для перевозчика, но внушает! Серьёзный подход.
За разговорами и дошли потихонечку до фелюки, стоящей у причала. На палубе такой же кадыкастый хлопочет, один в один дядя Хаим, только што моложе разика в два.
— Моше, — коротко представился он, деловито сморкнувшись за борт, и больше не обращая на меня никакого внимания.
— Ахарай [1] , да? — поинтересовался я, понаблюдав за плавными, тигриными движениями отца и сына. Не простые морячки, ох и непростые…
— Хм, — дядя Хаим с интересом глянул на меня, не прекращая работать с парусами.
1
Боевой кличь иудеев. На иврите «за мной»!
Здесь ГГ намекает, что «дядюшка» не столько контрабандист, сколько боевик.
— И это тоже, — сказал он после долгого молчания, выведя наконец судно в открытое море, — и это тоже…
Он замолк надолго, погрузившись в какие-то свои мысли. Несколько раз только поглядел на меня с прищуром, и молчанка. Потом снова разговорились, но так себе, ни о чём на одесском вперемешку с идишем.
Моше в основном отмалчивался, отвечая иногда односложно на вопросы отца. Такой себе молчун с нехорошим прищуром, от которого хочется держаться подальше.
Причалили две суток спустя, ранним утром, неподалёку от Галатского моста, у рыбного рынка Каракёй. Помог временной родне пришвартовать фелюку, и с превеликим облегчением ступил-таки на берег, щурясь воспалёнными глазами.