Отродье ночи (Шорохи)

Кунц Дин Рей

— Я выполняю свой долг.

— Говорить с потерпевшими, особенно с женщинами, можно и помягче.

— Как ты, — ухмыльнулся Фрэнк.

— Только что ты признался, что и в нашей работе есть достоинства.

Фрэнк промолчал.

— Фрэнк, если ты не ужился с женой, то это не значит, что все женщины достойны презрения.

— Я их не презираю.

— Может быть, не сознательно, но подсознательно...

— Только не забивай мне голову фрейдистским дерьмом.

— Ладно, — ответил Тони, — но я отвечаю обвинением на обвинение. Если я вел себя непрофессионально, то и ты оказался не на высоте.

Фрэнк

свернул на Ла-Бреа авеню.

Несколько минут прошли в молчании.

Наконец, Тони улыбнулся:

— Несмотря на недостатки, ты чертовски хороший полицейский.

Фрэнк удивленно уставился на него.

— Между нами постоянно возникают разногласия, — пояснил Тони. — Возможно, мы не сошлись характерами и нам придется работать отдельно, но, как детектив, ты замечательный парень.

Фрэнк прокашлялся:

— Ты... тоже.

— Спасибо.

— Но иногда в тебе многовато... сахару.

Тони посмотрел на номера пролетавших мимо домов.

— Где-то здесь.

В этом квартале находились станция обслуживания автомобилей, небольшой мотель, овощной магазин. Издалека дом, указанный в книге прачечной, показался новым, но вблизи стали видны следы разрушения и запустения: штукатурка осыпалась, трещины покрывали стены во всех направлениях. Старая краска шелушилась и сползала с дверей, неухоженные кусты сильно разрослись и теперь закрывали нижнюю часть фасада.

Хозяйку дома звали Лана Хаверби. Блондинка со смуглой кожей, лет сорока, она знала, что нравится мужчинам, и поэтому держалась, как на сцене. Ноги у нее, заметил Тони, были красивы, но все остальное оказалось далеким от идеала. Из-за плотно облегающего платья выделялись широкие бедра и полный живот. Огромные белые груди, усеянные голубоватыми прожилками, были полуобнажены глубоким вырезом. Лана Хаверби рассеянно смотрела куда-то в сторону. Ее речь была отрывиста, она начинала фразу и не заканчивала ее. Несколько раз она с удивлением обвела взглядом комнату, словно не понимая, как она здесь оказалась и что происходит.

Лана Хаверби сидела на стуле и рассматривала снимки Бобби Вальдеса.

— Да, — сказала она. — Хорошенький мальчик.

— Он здесь живет? — спросил Фрэнк.

— Жил... да. Квартира... 9.

— Выехал?

— Да-а.

— Когда?

— Летом. Я думаю, это было...

— Когда было?

— Первого августа.

Она откинулась на спинку стула.

— Сколько он здесь жил?

— Месяца три.

— Жил один?

— Один, — ответила Лана. — Хорошенький мальчик.

— Он сказал, куда переезжает?

— Нет. Хотела бы я знать его адрес.

— Почему? Он не заплатил?

— Нет, не поэтому. Я бы хотела знать, где бы я могла...

Она встряхнула головой и замолчала.

— Могли, что? — спросил в недоумении Тони.

Она моргнула.

— А-а. Я хотела бы навестить его. Знаете, я пыталась завлечь его в постель, но он оказался таким робким.

Она не спрашивала, почему их интересует Бобби Вальдес, то есть Жуан Масквези. Интересно, что она сказала бы, узнай, что ее «хорошенький робкий мальчик» в действительности насильник и убийца?

— К нему кто-нибудь приходил?

— К Жуану? Я никого не видела.

— Он не рассказывал о своей работе?

— По-моему, сначала он работал в какой-то прачечной, потом еще где-то.

— Не говорил, где именно?

— Нет. Но деньги

у него были.

— Машина? — спросил Фрэнк.

— Не сразу. Купил через некоторое время. «Ягуар». Прекрасная машина.

— И дорогая, — добавил Фрэнк.

— Да-а. Он заплатил кучу денег, и все наличными.

— Как вы думаете, откуда у него были деньги?

— Я же сказала. Он хорошо зарабатывал.

— Вы уверены, что не знаете, где он работал?

— Конечно. Он никогда об этом не говорил. Знаете, когда я увидела машину, я поняла, что в прачечной он больше не работает.

Они еще несколько минут задавали вопросы, но уже было очевидно, что ничего нового они не узнают. Лана мучительно извлекала из памяти несвязные обрывки воспоминаний, словно снимала с полок сильно потраченные молью куски ткани.

Когда Тони и Фрэнк поднялись, чтобы уйти, она вскочила со стула и заторопилась к двери, соблазнительно покачивая студенистыми грудями. Это кокетство сорокалетней молодящейся женщины вызывало сочувствие. Она стояла у дверей, немного откинувшись назад и слегка согнув в колене ногу, — женщину в такой позе она видала в журнале для мужчин.

Фрэнк, стараясь не смотреть на колыхавшуюся прямо перед ним грудь, прошмыгнул боком в дверной проем и побежал вниз по лестнице. Тони улыбнулся и сказал:

— Спасибо за помощь, мисс Хаверби.

Она, впервые за время их беседы, внимательно посмотрела на Тони. Сейчас он заметил живой огонек в ее глазах.

— Я собираюсь бросить это дело. Я ведь когда-то вращалась в богатых кругах общества.

Тони не хотелось выслушивать признания этой женщины, но в ней было что-то притягивающее, и он, словно зачарованный, остановился.

— Когда мне было двадцать три, я бросила работу в ресторане. Тогда только восходила звезда «Битлз», началось повальное увлечение рок-музыкой. Какие возможности представились молодой девчонке: знакомства со звездами, поездки с группами по всей стране! О, какие это были годы! Какая жизнь! Мы все имели. Я переспала со многими знаменитостями. Меня знали и любили.

Она принялась перечислять все известные ей рок-группы шестидесятых годов. Трудно было решить, с какими из них она, действительно, путешествовала по стране, а какие — просто присочинила.

Раньше Тони совершенно не знал, да и не хотел знать, какова судьба многочисленных женщин-детей, следовавших за своими избранниками и отдавших им лучшие годы жизни. Теперь перед ним оказался живой пример. Эти женщины всюду бывали со своими кумирами, поклонялись им, как идолам, делились с ними наркотиками, доставляли телесные наслаждения, совершенно не задумываясь о том, что слава не вечна и завтра они никому не будут нужны. И в один прекрасный день, когда от употребления наркотиков явственно проступали на еще молодом лице морщинки, гас блеск в глазах и грудь теряла упругость, эту женщину изгоняли. Конечно, она еще могла пристроиться к другой группе, но долго это продолжаться не могло. Век «девочки-подружки» недолог, и ее заменяли на свежую, еще не испорченную девчонку. Для таких женщин жизнь семейная была уже немыслима, вернуться назад они не могли, хотя некоторые из них надеялись каким-нибудь образом пристроиться к знаменитостям. К последнему типу относилась и Лана. Свою нынешнюю работу она считала временной, ее не достойной. Скоро, она думала, ей удастся вернуться к «хорошим друзьям».