Отрок (XXI-XII)
Шрифт:
– Не спится, Миша?
– Отче, ты зачем вышел? Ветер, сырость от воды поднимается, не застудиться бы тебе.
– Ничего, не страшно. Меня вишь, как в дорогу снарядили, и зимой не замерзну.
– Отец Михаил оправил накинутый на плечи тулуп.
– Посижу немного с тобой, не помешаю?
– Когда же ты мне мешал, отче?
– Мне сказали, что ты у себя в крепости часовню воздвигнуть повелел, весьма похвальное деяние, порадовал ты меня.
"Угу. А ты мне чуть крышу не снес своим наездом с превышением меры необходимой самообороны. Похвальным сие деяние,
– Я, отче, еще и сам не видел, что там у Сучка вышло, но он, насколько я знаю, такое строение не впервые возводит, так что, думаю, должно все получиться правильно.
– Кому посвятить часовню думаешь?
– Архангелу Михаилу, отче. У нас же Воинская школа, значит, Святому Архистратигу Небесных Сил уместно будет.
– Архистратигу, да… - Мишке показалось, что отец Михаил думает совсем о другом, впрочем, это тут же и подтвердилось: - Миша, ты же с Нинеей часто встречаешься? Разговариваешь, как-то понимаешь ее.
"Ну, вот! Так хорошо было! Неужели агентурная информация понадобилась? Так я стучать не подписывался!".
– Встречаюсь.
– Осторожно ответил Мишка.
– Разговариваем.
– Объясни мне, если можешь, как такое случиться могло, что ведьма сотника Кирилла о том же просила, что и я? Мне, сначала, даже и не поверилось - ведьма, а о милосердии для христиан просит!
– Ты о том, отче, чтобы баб с детишками из Ратного не изгонять?
– уточнил Мишка на всякий случай.
– О том, Миша, о том. Ведьма, волхва языческая, прислужница нечистого, не к ночи будь помянут, и человеколюбие. Несовместно! Она радоваться должна тому, что православные друг на друга ополчились!
– Ты о том, отче, чтобы баб с детишками из Ратного не изгонять?
– уточнил Мишка на всякий случай.
– О том, Миша, о том. Ведьма, волхва языческая, прислужница нечистого, не к ночи будь помянут, и человеколюбие. Несовместно! Она радоваться должна тому, что православные друг на друга ополчились!
– Чему ж тут радоваться, отче? Люди - всегда люди. Существуют же общечеловеческие ценности!
– Да? По-твоему есть и такие?
– Священник тонко улыбнулся и скрестил руки на груди.
– И что же они из себя представляют? Можешь назвать и обосновать?
– Так… это же очевидно, отче.
– Мишка даже слегка растерялся от подобной постановки вопроса.
В начале девяностых годов, схватываясь с "демократами" в словесных поединках (а бывало и физически) он видел в них только разрушителей, антигосударственников, пятую колонну Запада, наконец. То, что вещали "общечеловеки" с трибуны Ленинградского горсовета, а потом Государственной Думы изначально вызывало у него отторжение, поэтому воспроизвести сейчас их аргументы Мишке оказалось затруднительно.
– Ну, например, свобода, равенство, братство.
– Лозунги великой французской революции оказались первым, что пришло в голову.
– Свобода… Господь даровал нам свободу выбора - грешить или не грешить, спасти свою
– Погоди, отче! Ты говоришь, как христианский пастырь, а я говорю о ценностях ОБЩЕЧЕЛОВЕЧЕСКИХ.
– Так я и есть христианский пастырь. Ну, ладно, ладно, поговорим, как простые люди.
– Отца Михаила, похоже, привлекла возможность подискутировать на отвлеченные темы.
– Значит, ты имеешь в виду свободу телесную?
– Да, и ее тоже. Рабство противно человеческой натуре!
– И это говорит член семьи, владеющей несколькими сотнями холопов?
– Да, но…
Погоди, отрок!
– Остановил Мишку монах.
– И до тебя великие мудрецы этим вопросом задавались. Когда-то, еще задолго до Рождества Христова, над этой проблемой задумались древнегреческие философы. В их понимании эллин не должен был быть рабом. Тем паче, эллин не должен был быть рабом эллина. Но греки воевали между собой и брали на войне пленных, которые, естественно, становились рабами. И тогда древнегреческие мудрецы решили так: если эллин струсил в бою, бросил оружие, сдался в плен, предпочел спасти жизнь ценой рабства - он не достоин звания свободного человека!
Но и это еще не все! Как это ни прискорбно, есть люди, по сути своей являющиеся рабами. Нет, я не говорю о тех, кто стал рабом алчности, любострастия или иных смертных грехов. С ними все понятно и так. Но представь себе… - отец Михаил немного помолчал, подбирая подходящий пример - представь себе, например, быка, ушедшего из скотского загона в лес - на волю.
Еда в загоне, может быть и невкусная, может быть и не всегда досыта, но появляется регулярно, а на воле ее надо добывать. Хорошо, если лето, а зимой? Самки к которым его подпускали, может быть ему и не очень нравились, но зато за право обладания ими не приходилось драться. А на воле, сможет ли он выдержать поединок с диким туром? В загоне скучно, тесно, плохо пахнет, но его охраняют люди и собаки. А на воле, сможет ли он отбиться от хищников? Так может быть, лучше остаться в загоне?
Так и с людьми. Не всякий способен нести груз ответственности за себя и за семейство, есть такие, кто предпочитает, чтобы важнейшие вещи за него решал хозяин. Стонут, жалуются, но воли боятся, потому что не способны жить самостоятельно. Увы, подобные твари только облик имеют человеческий, на деле же тварное начало в них преобладает. И для них свобода - не ценность, а страх. Понимаешь меня, Миша?
– Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой!(1)
# #1 Гете. "Фауст".
– Верно, сын мой. И это, хоть и в небольшой мере, но оправдывает существование холопов и их хозяев. Многие из них могли бы бежать, выкупиться или иным способом освободиться из рабства, но не решаются - боятся свободы. Можно взглянуть на это и еще с одной стороны. Зачастую, случается так, что свобода одного оборачивается несвободой для другого или для других. Вспомни те же караваны невольников, уводимые в степь. Нет, Миша, не стала еще свобода общечеловеческой ценностью, и не взрасти братству между рабом и хозяином.