Отрок. 7 часть
Шрифт:
— Все верно, Корнеюшка. Вот и Михайла твой не отзывается.
— Да он же не старик еще, жить и жить!
— Да! Только жизнь ему невмоготу стала: охотятся на него — убить хотят, неправедно пролитой кровью попрекают, проклинают прилюдно. А дел ты сколько на него навалил? И ребят учи, и крепость строй, и с приказчиком о торговле думай. Он справлялся. Как умел, но справлялся, даже Сучка окоротил, даже один от пятерых отбился. Но предел-то всему есть! Ему же только четырнадцать! Посмотри на его сверстников: с девками по кустам
Самое же главное — только за себя отвечать, да и то, не очень.
Случись что, родители помогут. А ты, старый дурак, что с внуком наделал? Как лошадь загнал! За полсотни ребят — отвечай, за строительство крепости — отвечай, за все прочее… Он у тебя когда последний раз отдыхал? Только, когда раненый валялся? Девка у него, хотя бы, есть? Чего молчишь?
— Кхе… Засматриваются на него, я слыхал. И не одна, только он, как-то так — без интересу.
— В четырнадцать лет, и без интересу? Корней, ты себя-то вспомни!
— У него невеста нареченная есть, только он об этом пока не знает.
— Знает! Ему Анюта рассказала.
— Тьфу! Языки ваши, бабьи…
— Ага, бабы у вас во всем виноватые. Ты лучше подумай, какую ты ему еще одну заботу навесил, кроме прочих!
— Ну, уж и заботу!
— Заботу! Представь, что Агей, покойник, тебя насильно женить бы захотел. Представил? Ну, и как?
— Кхе!
— Вот, вот! А тут все в один день: Юлька ему показала, как ухо обрезано, глаз левый сам открыть не смог, попреков и угроз наслушался, забот навалилось, и — на тебе: Осьма на него ответ за жизни баб и ребятишек навесил! Да кто ж такое выдержит? Вот он и спрятался от этой жизни — ничего не видит, ничего не слышит, лежит пластом. Нету его! Нету, значит, ни о чем думать не надо, ни о чем беспокоиться, ни за что ответ держать.
— Кхе… Так это… Настена, чего ж делать-то теперь?
— Не знаю! И других лекарок спрашивать бесполезно — тоже не знают! И Нинея не знает! Такие случаи, редко, но бывали. Ничего не действует, даже каленым железом прижигать пробовали, не чувствуют такие больные ничего! Для Михайлы сейчас это все в другом мире происходит — там, где его нет, а, значит, не с ним.
— И что, никакого средства?
— Только ждать. Может быть, сам отойдет и вернется, но… не знаю. Ему сейчас там лучше, чем здесь, зачем возвращаться?
— Он хоть слышит, что-нибудь?
— Слышит… может быть. Ты слышишь, как куры за окном квохчут?
Сильно это тебя касается?
— Гм, Настена… Я правильно понял, что нужно что-то, что Михайлу заденет, заставит к этому миру обернуться?
— Правильно, Осьма, видать, не зря тебя разумником считают.
— А что это может быть?
— Ох, ну назови кого разумным, он тут же дурнем и выставится!
Говорю же: не знаю!
— Не сердись, Настена, если чего не знаешь, то подумать нужно.
Корней
— Кхе… Бывает. Новики после первого боя, почитай все дуреют.
Одних трясет, другие болтливые, как сороки делаются, третьи как бы замирают — сидит такой, пень пнем, и куда-то смотрит. Рукой перед ним помашешь, а он не видит. Особенно, если ранен или напугался сильно.
— Настена, похоже это на то, что с Михайлой сделалось?
— Как сказать… не совсем, но похоже.
— Корней Агеич, а что вы с такими делаете, как в разум приводите?
— Можно оплеухой. А еще лучше, хмельного налить, чтобы до изумления надрался, утречком опохмелится и порядок. Ну, и еще… всякое…
— Корней! Чего ты жмешься, как девка? Баб вы им пьяным подкладываете, скажешь, не так?
— Так… Если найдутся, конечно, не всегда же полон бывает… А, вообще, это — первое дело от всех хворей, что телесных, что духовных. Бывает так от крови и железа осатанеешь — себя не помнишь, а тут: винца или медку хлебнул, одну-другую бабу прихватил и, как рукой сняло… Э? Настена, так ты что, хочешь Михайлу эти делом полечить?
— Четырнадцать лет, плотских утех еще не отведал…Можно попробовать.
— Кхе! Так ты что же, сама, что ли…
— Корней!!! Я тебе точно сегодня чего-нибудь отобью!
— Так для лечения же…
— Кобель облезлый! Я тебе такое лечение сейчас…
— Корней Агеич! Настена! Перестаньте! Ну, что вы, как дети малые, ей Богу! О деле бы подумали, чем лаяться!
— С ним подумаешь! Только об одном — средстве от всех болезней…
— А сама-то, небось, и рада…
— Прекратить!!!
— Осьмуха, да ты рехнулся!
— Это ты рехнулся! Внук почти бездыханный лежит, а ты с бабой…
Опомнитесь!
— Кхе… Настена, о чем это мы с тобой… Что ты там говорила?
— О чем, о чем… Все о том же! Средство измыслили, спасибо Осьме — догадался тебя о новиках расспросить, теперь надо думать, как лечить будем.
— Корней Агеич, я тут человек новый, есть в Ратном женщины, которые гм… болтают-то всякое, а как на самом деле?
— Про которых болтают — это для удовольствия, а то, что нам требуется — ремесло. Ближе, чем в Турове не найдешь. Настена, Михайла так долго лежать может?
— А ты что, в Туров его везти собрался? Не выйдет. Он же не ест, не пьет, потихоньку слабеет. Какое-то время пройдет, и дышать перестанет.
— Какой Туров? Я о другом говорю. Ты только не ругайся сразу… не будешь?
— Говори уж.
— Я, вот, подумал: может, ты кого из баб научить сможешь? Я ей заплачу, и в тайности все сохраним. Только быстро нужно, парень-то, ты сама сказала, слабеть будет.
— Ох, Корней, до седых волос дожил, а ума, как у младенца.
Научить… Ты взялся бы, к примеру, Осьму на дудке играть научить?