Отрок. Покоренная сила.
Шрифт:
— Кхе! А что? Стряпуха в воинской школе и правда нужна будет. — Одобрил предложение дед. — Этакую ораву кормить! Да и не одна, а с помощниками. Дело говорит Василий… а и правда — Михалыч! Только никому в ноги кидаться не надо, я приговариваю: быть по сему! Ежели, конечно, Святое Крещение добровольно примут. А ты, Михайла…
— Что, деда?
— Кхе!.. — Дед приосанился в седле. — Старшина Михаил!
— Я, господин сотник!
— Я тебя упреждал, что вокруг тебя все время какая-то дурь происходит? Упреждал или нет?
— Так точно, господин сотник!
— Так точно? Так точно… —
— Рад стараться, господин сотник!
— Кхе! Красота, ядрена Матрена… Михайла! Ты мне голову не крути! Все равно с мысли не собьешь! Я тебе приказывал: уймись?
— Так точно, господин сотник!
— Так вот: посиди-ка ты дома, внучек, коли раненый, так и отдыхай, лечись. За ворота — ни ногой, ни костылем! Запрещаю!
"Домашний арест, допрыгались, сэр".
— Слушаюсь, господин сотник!
— То-то же. Кхе! Листвяна, где там моя чарка? И парням пожрать.
После обеда, дед, размякший и подобревший, уединился с Мишкой в горнице.
— Ну, Михайла, что там с Нинеей?
— Деда, погоди. Скажи, а нельзя было девку не казнить? Ну, наказать как-нибудь…
— Тьфу, что б тебя… Только отходить начал! Думаешь, мне в удовольствие было? Я за свою жизнь всякого навидался… тебе и не снилось, а девку молодую, да красивую к смерти приговаривать первый раз довелось. — Дед помолчал, потеребил бороду. — Нельзя было не казнить! В селе около семи сотен душ — вольных. И только шесть десятков строевых ратников. А холопов, вместе с новыми, аж под четыре сотни набирается. Если слабину дать… Не дай Бог. Задавим, конечно, но и сами кровью умоемся. — Дед досадливо стукнул кулаком по колену. — Черт тебя дернул Афоне такой подарок сделать!
— Не эту семью, так другую бы получил, если б доли не лишили.
— То-то, что другую! В последнюю очередь, после десятников и тех у кого серебряное кольцо. А там таких красивых девок не было бы! А ты самый верхний жребий вытянул, такой соблазн. Лука верно сказал: кривые дорожки до добра не доводят. — Дед снова поскреб в бороде. — Ты думаешь: мы жадные — себе получше, молодым ратникам похуже? Дурак! Молодому ратнику нужно то, что ему хозяйство поднять поможет — работники. Такие жребии вниз и кладут. А для баловства у него жена молодая есть или любовница, или то и другое вместе. А тут — один мужик и две девки-красавицы.
— Старым козлам молодость вспомнить?
— А и вспомнить! — Дед начисто проигнорировал мишкино хамство. — Да только в первый же день насильничать не стали бы, а случись дите, вырастили бы, воспитали бы воина для сотни. Или, если девка, хорошо бы замуж выдали — с приданым, честь по чести. И хозяйство вести приученную и все прочее. А Афоня, пока, сам пацан, да в амбаре ветер свищет.
Вот ты на меня тогда обиделся, что я приказ Луки не отменил, а Лука прав был. Во всем! Мы же знали, что полон большой будет, заранее оговорили все с десятниками, прикинули: кому из молодых ратников помощь в хозяйстве нужна. Какую долю для этого надо выделить. Жребии с Аристархом как надо подобрали. Дозорных Лука под конец жеребьевки помиловал бы — дал бы половинную длю. Три последних
— Выходит, я вам все испортил, деда? Прости дурака, я ж не знал, что так все выйдет.
— Да что, я не вижу что ли, что сам казнишься? Рожа у тебя тогда в санях была… Думал убьешь Афоню. А ты все по уму сделал, молодец, внучек. Тебе бы только понять, что в жизни не все по книгам бывает… Поймешь еще, какие твои годы!
— Спасибо, деда.
— Кхе… Ну, что там с Нинеей?
— Не отказалась, вообще хорошо приняла.
— Но и не согласилась? — Догадался дед. — Понятно, на такое ответ сразу не дают.
— Ласковые слова тебе передать велела, хотя и попеняла тоже.
— Ласковые? Ну-ну…
— Сказала, что радуется мудрости твоих первых шагов на воеводстве.
— Это, наверно, за то, что ее уважил.
— Еще сказала, что рада правильному пониманию смысла боярского достоинства в столь юном роду, ничем, кроме воинских подвигов себя не прославившем.
— Ишь ты как! — Дед накрутил на палец ус, видимо сильно волновался, такой привычки за ним Мишка раньше не замечал. — На худородство наше указала! Ну, конечно, с ней нам не ровняться.
— И попеняла. — Продолжил Мишка. — Излишне, мол, заботимся о поддержании ее достоинства, сама, говорит, могу позаботиться.
— Ну, это она соврала! Могла бы — позаботилась. Но, понятно: надо, хотя бы для виду, поломаться, гонор показать — невместно ей перед худородными сразу же… того. Понятно, в общем. Что ж, несколько дней подождем.
— Снега падут, дороги развезет. — Напомнил Мишка. — Да и народ за тыном еще несколько дней держать…
— Честь дороже! — решительно заявил дед. — А за тыном никого держать не будем. Мужиков на выселки отправим — помогать обустраиваться, а бабы с детишками тут пересидят — на подворье, места хватит. Понастроили, ядрена Матрена, ни пройти, ни проехать.
— Бояр-то уже осчастливил, деда?
— Еще вчера. Кхе! Лука с Игнатом ничего, а Леху Рябого аж затрясло, как про свою землю, да про боярство услыхал.
— А места им указал?
— Да нет еще. Мы же и не посидели толком, как раз Афоня учудил. Отвлекли. Да и вообще, такие дела на пиру решать надо.
— На пиру? — не понял Мишка. — Важные дела по пьянке?
— Почему же по пьянке? Ты что, не знаешь, зачем князья пиры устраивают?
— Ну… По праздникам, еще для совета с дружиной, еще… не знаю.
— Собирает князь смысленных мужей. — Принялся объяснять дед. — Таких, которые не только путный совет дать могут, но и без которых княжий указ толком не выполнить. Поначалу сильно не пьют, так только, для приличия. Князь заботу свою излагает, потом слушает советы и принимает решение. Называет: кому что делать, с кого за что спрос будет.
Потом начинают пить в полную силу, а князь опять глядит и слушает. Кто не пьет — недоволен, за ним пригляд нужен, но если уж очень сильно пьет, тоже может быть недовольным. Потихоньку языки развязываются, начинают высказывать, у кого что на уме, спорят, ругаются, бывают и морды бьют. И тут такое открывается, что в ином случае никогда и не узнаешь.