Отшельник
Шрифт:
– Я никого не убивала, - сама говорю, а собственный голос, как чужой, ненастоящий. Я должна говорить что-то другое. Наверное. Только не знаю, что. Я тоже погружаюсь во тьму.
– Ты нас всех убила. Мы все теперь мертвецы. Мы кладбище, а не семья. Ты нас похоронила заживо. Настала твоя очередь умирать, Дарина. Медленно и мучительно умирать. Здесь. В этом доме. Если ты веришь в Бога – молись.
Он вдруг просто ушел. Вот так взял и вышел, а потом послышались шаги по лестнице, и через несколько минут отъехала его машина.
А я так и сидела на полу, глядя на экран, где после кадров грязного совокупления с Бакитом, появилось изображение больницы… И я, застыв на коленях, смотрела, как там… все та же
Бакит выполнил свое обещание - теперь я понимала каждое его слово, но он ошибся в одном – я не в аду, ад поселился во мне, и я горю живьем, с меня кожа струпьям облезает. Кому мне молиться, когда любимый человек меня проклял… он и был моим Богом. Я молилась и верила только в него. Мне больше не во что верить.
ГЛАВА 14
От бессонницы меня шатало из стороны в сторону. Я сбилась со счета, сколько не спала. Кажется, я сижу здесь целую вечность, но на самом деле около недели. Все мысли только о том, что произошло, и как Бакит меня подставил.
Тысячи вопросов и ни одного ответа. Одно понимаю, если выберусь отсюда, то я лично раздеру Бакита на куски. За все, что он с нами сделал. С нами со всеми. Это не моя личная трагедия. Он нашу семью разодрал на ошметки. И я даже не представляю, что там происходит за стенами этого дома. Как там мой брат? Что он думает обо всем этом? Как держится после смерти отца? Считает ли меня убийцей, как и мой муж? Хоть кто-то сомневается в этом? Кто-то верит мне? А потом понимала, что не могу требовать, чтоб верили. Они не знают меня. Никто из них. Всего три года прошло, как я появилась в семье. Они все приняли меня, но они имеют право сомневаться. Как мне доказать? Как? Где они взяли эту тварь, так похожую на меня? Сама смотрела на нее, и казалось, что с ума сошла. И моментами сомнения… в собственной вменяемости. Только я знала, что не могла сделать ничего из того, в чем меня обвиняют. И да, я все же видела, что это не я. Но как это объяснить и доказать другим?
Мне вообще казалось, что я живу какими-то обрывками. От слёз опухли глаза, я не смотрела на себя в зеркало, чтобы не видеть. Вот это отражение загнанного животного. Я почти не натыкалась на прислугу, либо им было приказано меня избегать, либо здесь ее и не было почти.
У меня появился своеобразный ритуал. С первыми лучами солнца обходить весь дом, каждую комнату и думать потом, как я бы их обставила, кто жил бы в них. Как выглядели бы мы с Максимом в этом доме вместе. Зачем он купил его и начал в нем ремонт? Когда купил? И почему я об этом ничего не знаю?
В той жизни, где он его покупал, он представлял нас вместе? Иногда то, что кажется таким простым, таким обыкновенным, таким будничным, вдруг начинает казаться нереальным счастьем, когда остается в прошлом. Мне всегда и на все отмерялось по крупицам. Нет, я не жалела себя… я просто почти не могла вспомнить, когда в своей жизни я вообще была счастлива. Пожалуй, в глубоком детстве, еще с мамой, потом уже с Максом, и то недолго.
На какие-то минуты я забывала обо всем. А потом снова волной накатывало отчаяние, от которого хотелось умереть. Самое страшное, когда тебя обвиняют и не дают ни единого шанса оправдаться, ни единому слову не верят. Да, я понимала, почему… Теперь понимала. И я слишком хорошо знала Макса, чтобы осознавать, что он никогда не простит меня… не даст мне даже возможности заговорить. В такие секунды я падала на колени и выла, как раненое животное. «За что?»… Бесполезный и такой отчаянный вопрос, скорее, кому-то там, наверху. Не себе и не Максу. Почему так мало счастья мне выпало? Почему я наказана за то, чего не совершала? Когда он приедет
По вечерам приезжал Ефим иногда не один, а с людьми моего мужа. Бывало,
они приезжали с женщинами. Я слышала их голоса в другом конце дома. ЕГО с ними не было. Мне не нужно было для этого проверять – я четко знала, что Максима здесь нет. Раз в несколько дней заезжали грузовики и что-то отгружали на склад за домом. Я наблюдала за тем, как переносят ящики, как перекрикиваются грузчики и понимала, что сюда привозят что-то незаконное. Именно поэтому дом под такой тщательной охраной. Его нарядный фасад и видимость жилого помещения - лишь мишура. Никогда не слышала об этом месте. Постепенно я начала думать о том, что есть много чего, что я не знаю о своем муже. Этот дом не исключение. Он как книга с бесконечными страницами разного жанра. И никогда не знаешь, что тебя ожидает, едва перелистнешь следующую. Вполне возможно, что она либо пустая, либо черного цвета. Черный. Его цвет. Когда я думала о нем, я видела самые разные оттенки черного. Да, этот цвет имеет оттенки. У Макса нет даже белого. Ни одной полосы, пятна. Его окружает тьма, а я рядом на ощупь иду и пытаюсь изо всех сил не выпустить его руку, и не потому что мне страшно остаться одной, мне страшно оставить его одного, потому что он сольется со своим черным, и я его потеряю. Уже теряю. Кричу в темноту, ищу ладонями, как слепая, и не нахожу. Нет его нигде. Это и есть самый страшный кошмар.
На секунду кольнуло где-то внутри от мысли, что вдруг он привозил сюда других женщин. Ведь в доме есть две жилые спальни, полностью обустроенные и отремонтированные. В одной из них я и жила, а в другой явно уже давно никто не бывал. Но как я могу это знать, если здесь постоянно убирает призрак какой-то. Стоит мне покинуть комнату, как после моего возвращения в ней стерильная чистота. Начала вспоминать, как часто Макс уезжал из нашего дома, но не припомнила ни одного раза, кроме длительных поездок заграницу.
Потом я начала понимать, что никто не знает, что я здесь. Те люди, что приезжают с Фимой, тоже. Я попробовала пройти в ТУ часть дома, но дверь в коридоре оказалось запертой. Макс действительно спрятал меня… и спрятал именно от Андрея и нашей семьи. Он меня приговорил… и это лишь вопрос времени, когда он приведет приговор в исполнение. Хотелось ли мне, чтоб меня нашли? Не знаю. Наверное, тогда еще нет. Я хотела быть спрятанной им и находиться рядом. Я все еще надеялась найти его во тьме. Наивное упрямство, которое каждый раз разбивается о гранит его цинизма и ненависти.
Иногда я закрывала глаза и лежала на полу, застеленном толстым пушистым ковром, глядя в темноту. Слушала тиканье часов или шелест снега за окном, и наши голоса из прошлого звучали у меня в голове.
« - Ты понимаешь, что теперь я не отпущу тебя никогда, маленькая.
– Никогда-никогда?
– Никогда-никогда.
– А если разлюбишь?
– Видишь там, на небе, звезды?
– Вижу… а ты оказывается романтик, Зверь.
– Когда все они погаснут …
– Ты меня разлюбишь?
– Нет. Когда все они погаснут - это значит, что небо затянуто тучами. Ты не будешь их видеть день, два, неделю… Но это не говорит о том, что их там нет, верно? Они вечные, малыш. Понимаешь, о чем я?
– Нет… но сказал красиво.
– Все ты поняла. Довольная, да?
– Да-а-а-а-а.
– Мелкая ведьма.
– Чудовище.
– Или все же монстр?
– Сегодня чудовище.
– Сегодня?
– Как ты это делаешь? Ну вот так бровями.
– Как? Вот так?
– Да-а-а-а.