Отстрел
Шрифт:
Рэмбо и секьюрити сели за ближайший столик. Молодой, в национальном халате официант подал меню. Рэмбо взглянул. Ни одно из блюд он не знал. Официант повертел карандашом и блокнотиком.
—Откуда? — Русский словарный запас таял у граждан новой республики, что называется, на глазах.
—Москва. — Укороченная интонационная речь предоставляла новые возможности обеим сторонам общения.
Официант оказался смышленым. Улыбнулся, спрятал блокнотик.
Ели шурпу. Поджаренную баранину, сильно наперченную, залитую бульоном и заправленную кислым молоком. С лепешками, которые тут же испекли.
Рядом порхали некрупные — поменьше голубей — коричневые тихие горлинки.
Время от времени то один, то другой из ментов поглядывал в переулок: кого-то ждали. «Три мушкетера…». Двое помоложе что-то рассказывали, смеясь и перебивая друг друга, третий — в погонах старшего сержанта, с тонким умным лицом — слушал их дружески-снисходительно.
Посетителей становилось меньше.
Рэмбо достал фотографию покойного Савона, которую он позаимствовал в «Дромите», положил рядом с прибором. Еще он сунул под салфетку пятидесятидолларовую купюру. Конец ее высовывался.
Подошел официант. Рэмбо и секьюрити продолжали есть. Официанту не надо было ничего объяснять. Вскоре он уже показывал фотографию парню, стоявшему на раздаче. Тот вытер руки полотенцем, взял снимок, что-то сказал стоявшим у плиты поварам. Они тоже подошли, перекинулись несколькими словами.
Рэмбо отодвинул тарелку. Он мало ел.
Трое ментов продолжали чаепитие. Аналогия с сюжетом вскоре снова подтвердилась: они ждали четвертого! Самый юный — в погонах рядового, и недавно полученной, не успевшей выгореть экипировке спешил к чайхане.
Рэмбо позавидовал их юности и дружбе.
В к о н т о р е , как и в роте королевских мушкетеров во времена д'Тревиля, несколько друзей — даже рядовых многого могли достичь, живя с девизом: «Один за всех и все за одного!»
Официант вернул фотографию:
—Это было неделю назад. — Официант дал понять, что просит увеличить гонорар. — Он спросил Мумиш Раджабова… Улица… — Официант назвал. — Дом 35. Это здесь, в Старом городе. Бывает дома поздно.
С плоских крыш свисали концы опорных балок. Впереди были пыльные, без единого деревца улицы Старого города с безглазыми глухими стенами. Дувалами. Низкими, плотно пригнанными дверьми. Нырял во дворы ствол тянувшегося поверху, на столбах, газопровода, трепыхались вдоль проводов обрывки воздушных змеев, тряпок. Улицы Старого города повторяли друг друга. Выжженная солнцем глина, цвет и фактура ее не менялись. Стояла жаркая предвечерняя пора, вокруг преобладали пепельные и желтоватые тона. Каждые несколько шагов в выстоявших во многих землетрясениях стенах появлялась очередная калитка с непритязательным металлическим кольцом и накладкой, заменявшей звонок. Иногда на пороге возникала истертая, прибитая грубыми гвоздями подкова.
Рэмбо был доволен оттого, что решил осмотреть дорогу засветло. Девушка у магазина, торговавшая лепешками, показала направление. Улицы уходили в стороны и непонятным образом вновь соединялись. Несколько раз Рэмбо с секьюрити выходили к одному и тому же подернутому сероватой пленкой квадратному водоему с кафе, с огромными вековыми деревьями вокруг.
Перед ними возникали вблизи порталы древних медресе — иногда отреставрированные, чаще обветшалые. Перед овальными дверями медресе толпились туристы.
Рэмбо свернул в тупичок, показавшийся шире других.
«Здесь… 35-й дом!»
Рядом оказалось сразу два медресе, одно против другого. Пожилая женщина дотронулась до стены, поднесла пальцы к губам — за дувалом был молитвенный дом.
«Тут, наверное, бухарские евреи…»
—Мансура… — позвал за другой стеной плачущий детский голос. — Мансура…
Можно было уходить.
Валижон ждал в баре «Экспресс». Ближе к ночи все столы тут были заняты. Большинство туристов из валютного бара перекочевали сюда. Поддатые девки, парни. Тискались. Держали руки друг у друга на ляжках. Валижон смотрел неодобрительно. Он был мусульманин. Не пил.
Рэмбо поглядывал на часы: приближалось время визита.
Мумин — депутат и глава Совета директоров акционерного общества закрытого типа, действовавшего под придуманной вывеской, — на деле занимался продвижением наркотиков через Центральную Азию на Запад.
Дорога эта не была единственной. Две параллельные тропы проходили рядом. Каждая имела своих хозяев, враждовавших между собой. Рознь эта длилась сыздавна, одновременно с отпадом ряда областей от Бухарского ханства и присоединением их к России.
Наркотики везли в колесах высоких двухколесных арб, в баллонах автомобильных шин, в бурдюках, в цинковых гробах, в трупах любимых…
Кроме исконных хозяев путей, на том и другом хозяйничали также бандиты, еще не соединившиеся в единый наркокартель и тоже воевавшие между собой. А еще были наместники, министры, секретари, аппаратчики. Они тоже желали получить свою долю.
Наркотик возвращался в деньгах, наращивался оборот.
Войны не прекращались. Рубили головы, руки, уши… Ставили «на вид».
«Белая чайхана», действовавшая в эпоху застоя под протекцией заместителя министра внутренних дел, который, в свою очередь, представлял интересы московских коллег и местного партийного руководства, в прямом смысле давила конкурентов. Однако монополия не могла существовать долго. С началом перестройки на наркорынке появились новые криминальные группировки, менты, военные; одновременно в сложном макаронном беспорядке заметно отслеживались интересы банков. Российских, южноазиатских, арабских… Следовало учитывать также региональные формирования, выходившие на большую дорогу, просто чтобы грабить и тех, и других…
Постепенно все утрясалось. Сначала на уровне исполнителей, а потом и выше. По примеру Министерства путей сообщения было произведено разделение Пути Наркотиков на отделения дороги и дальше — на участки, околотки… Каждый эксплуатировал свой надел. Споры эксплуатационников разрешали авторитеты.
Арабовы контактировали с группировкой «Белая чайхана». Савон вел двойную игру. Он заигрывал и с Мумином…
—Ласковое теля… — Валижон расслабился после длинного монолога. — Сосал двух маток…
Мигнул свет — бар «Экспресс» закрывался на уборку. Поддатые датчане за соседним столиком громко орали, выбрасывая вперед растопыренные пальцы.