Отсюда и в вечность
Шрифт:
Совещание с недовольными поварами началось с того, что повара изложили свою жалобу. Затем Холмс выступил со своими претензиями к поварам, и тут началась болтовня, конца которой не было видно. Один из поваров, по фамилии Уиллард, жаловавшийся больше других потому, что ему очень хотелось занять место сержанта Прима, очень убедительно говорил о пьянстве и лентяйстве Прима, о том, что ему приходится выполнять работу за Прима, а получать за это всего лишь по окладу первого повара. Уиллард изложил свои претензии прекрасно, гораздо лучше, чем делал это раньше, но Холмс, для которого Прим оставался
Монотонный гул голосов достиг слуха Прюитта, остановившегося на веранде, и он присел на табурет у степы, приготовившись к долгому ожиданию. Сунув руку в карман, он нащупал мундштук от трубы, который всегда носил с собой. Прюитт приобрел этот мундштук еще в форту Майер на деньги, выигранные в карты. Это был тот самый мундштук, которым он пользовался, когда играл на трубе зорю в Арлингтоне. В Арлингтон приезжал сам президент в сопровождении десятка адъютантов и почетного караула. Горну Прюитта вторил другой горн, на котором играл известный горнист-негр. И хотя негр был гораздо лучшим горнистом, чем Прюитт, его но подпускали близко к должности трубача только потому, что он имел неподходящий цвет кожи.
Из помещения склада седьмой роты доносился неравномерный стук клавишей пишущей машинки. Перед обитой сеткой дверью на кухню сидел солдат и деловито чистил картофель, отрываясь от своего занятия, только чтобы отогнать круживших над ним мух.
— Чудесный денек, правда? — спросил солдат, обращаясь к Прюитту. Это был небольшого роста, курчавый паренек-итальянец, с узкими худыми плечами, выступавшими из-под нижней рубашки. Резким движением он достал очередную картофелину из бака с грязной водой и торжествующе поднял ее в руке, как пойманную рыбу.
— Да, — согласился Прю.
— Прекрасный способ провести время, — размахивая картофелиной, сказал солдат, прежде чем начать ее чистить. — Хороший отдых для мозгов. Ты что, новичок? Переведенный?
— Да, переведенный, — неохотно ответил Прю, недолюбливавший итальянцев.
— Ты выбрал самую отвратительную роту, дружище, — сказал солдат. Не прекращая чистить картофелину, он поскреб подбородком оголившееся плечо.
— Я ничего не выбирал.
— Другое дело, конечно, если ты спортсмен, — продолжал солдат, не обратная никакого внимания па слова Прюитта. — А особенно боксер. Если ты спортсмен, то попал туда, куда нужно, и через шесть дней я буду приветствовать тебя как капрала.
— Я не спортсмен, — заметил Прюитт.
— Тогда мне жаль тебя, — искренно произнес солдат. — Мне жаль тебя. Меня зовут Маггио, и, как видишь, я тоже не спортсмен. Но зато я специалист
— Ты из какого района Бруклина? — улыбаясь, спросил Прю.
Темные серьезные глаза под густыми бровями загорелись, как будто Прюитт зажег свечи в мрачном зале кафедрального собора.
— Авеню Атлантик. Ты знаешь Бруклин?
— Нет. Я никогда там не был. Но у меня был друг в форту Майер. Он из Бруклина.
Огонь погас в глазах Маггио.
— А-а, — протяжно произнес он. Затем спросил: — А как его звали?
— Смит, — ответил Прю. — Джимми Смит.
— Боже мой! — воскликнул Маггио и перекрестился той рукой, в которой держал картофелечистку. — Смит, значит. Будь я проклят, если когда-нибудь слышал, что в Бруклине есть Смит. Даю голову на отсечение: никогда не слышал.
— Но что же поделаешь, если его звали Смит, — засмеялся Прюитт.
— Неужели? — спросил Маггио, принимаясь за следующую картофелину. — Прекрасно. У меня был знакомый еврей, которого звали Ходенпил. Я думал, что ты знаешь Бруклин.
Прю улыбнулся, закурил сигарету и прислушался к усилившемуся гомону голосов в канцелярии.
— Слышишь? — спросил Маггио, махнув картофелечисткой в сторону окна в канцелярии. — Вот куда ты попал, дружище. Если ты не дурак, то лучше сматывайся побыстрее назад.
— Не могу, — ответил Прю. — Меня перевели сюда по моей же просьбе.
— Еще один осел, — с грустью сказал Маггио. — Такой же, как я. Мне жаль тебя. Почему ты так поступил?
— А что происходит там?
— Ничего особенного. Это случается часто. Уорден и Дайнэмайт дают вздрючку Уилларду. Обычное дело. А Уиллард сегодня в наряде. Когда его отругают, он постарается все выместить на мне.
— Да, судя по твоим словам, я попал в хорошенькое подразделеньице, — сказал Прю.
— Да, да, — заметил Маггио. — Тебе понравится здесь, дружище, обязательно понравится. Особенно если ты спортсмен.
Маггио сунул руку в бак и вытащил последнюю картофелину.
— А в общем, не обращай внимания на мои слова, — сказал он. — Просто у меня сейчас тяжело на душе. Засиделся я. Нужно съездить к девочкам госпожи Кайпфер, и у меня будет хорошее настроение на целую неделю. — Маггио тяжело вздохнул.
— Ты в карты играешь? В покер, очко или в кости? — вдруг спросил он.
— Конечно, — улыбаясь, ответил Прю. — А ты, видно, завсегдатай в игорном притончнке О’Хейера? — спросил он.
— Некоторое время я ходил туда, но там больно уж велики ставки, — сказал Маггио. — У тебя деньги есть?
— Есть чуть-чуть, — ответил Прю.
— Тогда давай сыграем вечером, — сказал Маггио. Глаза его заблестели. — Сыграем по маленькой. Конечно, если я найду парня из шестой роты, который должен мне три доллара.
— Когда играешь вдвоем и по маленькой, много не выиграешь, — заметил Прю.
— Ничего, и это не плохо, — ответил Маггио, — особенно если у тебя нет денег, а скука страшная. — Он посмотрел на темные пятна на рукавах гимнастерки Прюитта, оставленные содранными лычками. — Вот будешь получать двадцать один доллар, тогда поймешь, браток.