Отсюда и в вечность
Шрифт:
— Вы пытаетесь форсировать события. Не стоит этого делать. У вас впереди еще очень много времени.
Уорден откинулся назад, сел поглубже па стуле и начал наставлять Росса, как вести себя с подполковником Хоббсом из военной полиции. Уорден сказал, что он абсолютно все уладил и что Россу лучше всего отмалчиваться и быть поприветливее.
— Мне казалось, у Прюитта нет родственников, — сказал Росс.
— Родственников нет, это верно. Но так для всех будет лучше. А кроме того, лейтенант, — многозначительно сказал Уорден, — в ротной документации не будет даже упоминания о каком-то убитом
— Я понимаю, — согласился Росс. — Можете на меня положиться. — Он опять потер рукой лицо. — Но тут двумя строчками полковнику Делберту не отпишешься. Особенно после сегодняшней поездки. Вы были высокого мнения об этом Прюитте, а, сержант?
— Я считал его хорошим солдатом.
— О да! По всему видно, что он был отменный солдат, — с горечью сказал лейтенант Росс.
— Мне кажется, он был слегка чокнутый. Он любил армию. Из такого, как он, вышел бы отличный боец десантно-диверсионных войск, если бы, правда, он был ростом побольше. А армию он любил так, как некоторые мужчины любят своих жен. Это встречается не так уж часто.
— Верно, — согласился лейтенант Росс.
— Во время войны каждый хороший солдат нужен своей стране дозарезу.
— Одним солдатом больше, одним меньше — какое это имеет значение, — устало сказал Росс.
— Вы так думаете?
— Войну выигрывает тот, у кого лучше поставлено производство.
— Вот поэтому-то всякий, кто любит армию, чокнутый, — сказал Уорден.
— Думаю, вы правы, — согласился Росс. Он опять потер грязной рукой лицо, на котором теперь уже былн разводы грязи, затем встал и взял карабин и шлем. — Мне нужно еще пойти посмотреть, как там, у Макапуу. Не представляю, что Криббидж будет делать без сержанта Карелсена. Думаю, поначалу ему придется нелегко. В случае чего — вы знаете, где меня искать.
— Вы не пришлете оттуда Андерсона или Кларка, чтобы подменить меня у коммутатора?
— Кого первого?
— Мне все равно. Пусть сами решают. Только я хочу, чтобы Розенберрн был в последней смене: он торчал здесь все время, пока я уезжал.
— Ладно, — сказал Росс и вышел.
Через несколько минут вошел ротный горнист Андерсон, с заспанными глазами и взъерошенными волосами. У него был мрачный вид, какой бывает у человека, взявшего прикуп с картами не той масти.
— Проиграл, а? — спросил Уорден.
— Кларк не снял колоду, — сказал Анди в ответ. — Его никогда не обыграешь.
— Сейчас полночь. Осталось всего восемь часов. Подежурь сам часа три, и Кларк пусть подежурит столько же, а последние два часа — Розенберрн, — распорядился Уорден. — Он торчал здесь весь вечер, пока вы, друзья, болтались без дела. — Уорден взял стоявшую в углу винтовку.
— Ладно, — сказал Анди. Нельзя сказать, чтобы он уж очень обрадовался полученному заданию, но ведь препираться с Уорденом — все равно что спорить с самим господом богом, особенно, когда старшина, как и сейчас, не в духе.
— Послушай, старшина!
— Ну?
— Это правда насчет Прюитта?
— Правда.
— Подумать только! Вот не повезло парню в жизни! — сказал Анди, вынимая из заднего кармана брюк сборник юмористических рассказов и устраиваясь поудобнее у коммутатора. — Надо же так!..
— Да уж хуже некуда… — ответил Уорден.
Выйдя
Чувствуя себя очень одиноким и ощущая тяжесть висевшей на плече винтовки, Уорден наугад выбрал одну из новых тропок, проложенных в песчаном грунте. Эти тропинки становились с каждым днем все более ровными и утрамбованными и образовывали разветвленную паутину дорожек, пересекавших рощицу во всех направлениях и соединявших вновь поставленные палатки, старый фургон и две ранее построенные здесь уборные. Уорден с удовольствием вдыхал морской воздух, а легкий ветерок приятно освежал его голову.
Он шел по затемненной — с прогалинами лунного света — роще и чувствовал, что на душе у него становится гадко. Он шел теперь по другой тропинке, ведущей к палаткам ротного бивака.
В штабной палатке было темно: Кларк и Розенберрн лежали на своих конках и спали. Тогда Уорден направился к палатке, отведенной под вещевой склад.
Там он застал Пита и Мэйлоуна Старка, сидевших при свете затемненного одеялом фонаря за привезенными Питом из Скофилда бутылками. На придвинутом к задней стене импровизированном столике, сделанном из козел для пилки дров и широких досок, стоял портативный радиоприемник — собственность Пита, — из которого лилась танцевальная музыка. В злополучный день седьмого декабря Пит тщательно упаковал этот приемник и привез с собой на позиции.
— От нашей роты почти ничего не осталось, — мрачно произнес Старк.
— А! Милт! Входи, входи, — обрадовавшись приходу Уордена, сказал с койки Пит и встал ему навстречу. — А мы как раз говорим, что рота здорово изменилась за последнюю пару месяцев.
— Чепуха! — пренебрежительно усмехнувшись, сказал Уорден. — Если она и меняется, то ничуть не быстрее, чем раньше. — Он снял с плеча винтовку, сел рядом с Питом и взял протянутую ему чарку — крышку фляги, до половины наполненную виски. Уорден быстро выпил чарку и попросил наполнить снова. — А где Рассел? Я думал, что он здесь.
— Был, — угрюмо отозвался Старк.
— Он сейчас в кухонной палатке, через дорогу, поварам рассказывает, — сказал Опт.
— Интересно, что он будет делать, когда станет уже некому рассказывать? — поинтересовался Старк.
— Наверно, запьет, — сделал предположение Пит.
Слышавшаяся из глубины палатки танцевальная музыка оборвалась, и послышался голос диктора.
«Сигареты «Лаки Страйк» в бывшей зеленой упаковке теперь тоже на войне», — говорил диктор.
— В жизни еще не видел, чтобы в воинской части личный состав менялся, как у нас: люди приходят и исчезают прямо на глазах, — мрачно изрек Старк.