Отсюда и в вечность
Шрифт:
В то время Прю был мальчишкой. Тогда он еще но бродяжничал. Он воспитывался на выходивших в то время картинах, которые показывали в 1932–1937 годы и которые тогда еще не успели превратиться в жалкие коммерческие поделки. Прю долго находился под влиянием таких картин, как «Тупик», «Уинтерсет», «Гроздья гнева», «Презренный металл — моя судьба», фильмов о жизни бродяг и заключенных с участием Джеймса Кегни, Джорджа Рафта и Генри Фонды.
Прю был тогда совсем зеленым юнцом, но эти фильмы научили его ненавидеть всех и всяких притеснителей. Он считал, что, поскольку коммунистов в Испании притесняют, значит, за них нужно бороться. Нужно бороться за евреев в Германии, но против евреев с Уолл-стрита или из Голливуда, которые сами теснят других. Поскольку в Америке капиталисты притесняли пролетариат, Прю считал, что должен бороться за пролетариат против капиталистов. Он, уроженец Юга, пришел к убеждению, что нужно бороться за негров против белых, потому что негров обижали и притесняли, а сами они никому ничего
«Однако, — подумал Прю, — искушение оказаться в числе притеснителей, в числе власть имущих, по-видимому, велико. Тебе это, конечно, не знакомо, ты никогда им не был. Но нетрудно представить себе, как ты почувствовал бы себя в этом случае. Для этого надо только вообразить, что ты офицер. А вообразить это можно.
И все-таки что это за философия! — думал Прю. — Философия хамелеона, то и дело меняющего свою окраску. Сегодня ты коммунист, а завтра — антикоммунист. Что из этого следует? Такая философия очень нелогична, она слишком эмоциональна. Может, только при такой философии ты идешь в ногу с жизнью в Соединенных Штатах, в ногу с жизнью в этом разъединенном мире?
Хорошо, в таком случае каковы твои политические взгляды?
Я думаю, что этот вопрос можно оставить и без ответа. Это неправильный вопрос, вопрос пристрастный. Это такой вопрос, который вам скорее задаст республиканец, демократ или коммунист. Впрочем, голосовать ты все равно не можешь, какие бы политические взгляды у тебя ни были, потому что ты в армии и ни для кого не представляешь интереса.
Да, я думаю, можно отклонить этот вопрос. Ну а если придется ответить на него — правдиво, под присягой (предположим, что комитет по расследованию антиамериканской деятельности вызвал тебя, потому что ты отказался драться на ринге), то, пожалуй, стоит заявить, что ты своего рода сверх-революционер.
Но лучше этого не говорить никому, если тебя не вынуждают к этому, Прюитт. Иначе тебя могут посадить за решетку. Потому что здесь, в Америке, каждый борется за то, чтобы стать власть имущим и удержаться в этом положении.
Ничто из этого не сулит тебе, Прюитт, ничего хорошего: при существующем положении вещей вероятность того, что ты станешь когда-нибудь власть имущим, ничтожно мала. Следовательно, тебе не нужно опасаться того, что ты разжиреешь и будешь страдать одышкой. А если ты все же опасаешься ожирения и одышки, то не забывай, что все этн потогонные марши ускоренным шагом совершенно исключают такую возможность. Вполне возможно, что, назначая тебе такие марши, сержанты, совсем не сознавая этого, оказывают тебе услугу. Так что тебе лучше помалкивать, Прюитт. Не показывай им виду.
Собственно, ничего особенного ведь не произошло. Ты просто попытался быть самим собой, никого ты не трогал. И вот что из этого получилось. Ты оказался в дерьме по самые уши. Взрослые дяди задались целью решить жгучий вопрос: должен или не должен такой-то человек драться на ринге и участвовать в матче боксеров? Все произошло так глупо и неожиданно; трудно было поверить, что это может иметь серьезные последствия для тебя, Прюитт.
А теперь эти серьезные последствия налицо. Если у тебя другой взгляд на вещи, чем у какой-то группы людей, то будь уверен, эти люди постараются смешать тебя с грязью. Когда люди связывают свою жизнь с какой-нибудь, пусть даже никчемной, идеей, а ты пытаешься внушить им, что для тебя, да, только для тебя лично, эта идея не представляет никакого интереса, то жди серьезных последствий для себя. Так происходит потому, что ты как бы говоришь о таких людях, что не только нх идея, но и сами по себе они не представляют для тебя никакого интереса. А такое отношение должно их взбесить, потому что они хотят, чтобы с ними считались как с людьми, а не как с пустым местом».
Прю почувствовал, что в нем закипает злобное возмущение всем происходящим. Он уже наметил, как проведет день получки, а все эти глупые выходки начальства могли запросто кончиться тем, что в этот день его вне очереди назначат в наряд по кухне.
«Ну, хорошо же! Они устраивают цирк — мы тоже устроим его. Им нравится ненависть — они получат ее. Мы тоже можем сделать больно, можем искалечить, и помучить, и убить. Кое-какая школа у нас была в юности. И будем глубокомысленно называть все это добродетелью и дисциплинированностью, с такой же хитростью и коварством, как это делают и другие. Начнем эту игру.
Это единственный выход. Ненавидеть — и в то же время быть отличным солдатом. Ненавидеть — и в то же время с точностью выполнять любой приказ. Ненавидеть, но никогда не пререкаться. Не нарушать ни одной статьи, ни одного правила. Не допускать ни одной ошибки. Только ненавидеть! И пусть они попробуют тогда к чему-нибудь придраться. Им придется затратить много времени и сил, чтобы уличить меня в каком-нибудь нарушении или проступке».
Прю терпеливо играл эту роль молчаливой ненависти в течение всех занятий в то утро. И это несомненно подействовало на тех, кто издевался над ним. Они были озадачены. Поведение Прю сбивало их с толку. Они былп глубоко уязвлены, потому что чувствовали ненависть к себе и в то же время не могли не согласиться, что Прю — отличный солдат. Некоторые из них откровенно разозлились на него: они считали, что он не имеет права реагировать
Лицо Прю озарилось торжествующей улыбкой. Он понял, что достиг поставленной цели. Теперь он был уверен, что угроза внеочередного наряда в день получки миновала. У него даже промелькнула надежда на то, что такое его отношение к ним может исправить их, и поэтому он продолжал ненавидеть с прежней силой, надеясь на то, что отдохнет от всего на хозяйственных работах во второй половине дня. Но получилось так, что отдохнуть ему не удалось. Вышло так, что во время хозяйственных работ Прю не только потерял то, чего добился на утренних занятиях, но и угодил в еще более затруднительное положение.
И произошло это по его собственной впне. При разводе на хозяйственные работы он попал в распоряжение Айка Гэловича.
Прю давно уже имел привычку слоняться по баракам до самой последней минуты перед построением роты для развода на работы. Он делал это для того, чтобы попасть на самый левый фланг роты и выиграть таким образом в той маленькой игре, которую вел Уорден при распределении людей на хозяйственные работы. Вторая половина, а иногда и последняя треть построившихся людей — в зависимости от заявок на хозяйственные работы, поступавших из штаба полка, — всегда назначалась на работы по уборке ротных помещений, а Айк Гэлович в соответствии с существовавшим приказом Холмса Уордену всегда руководил работой этой группы людей. Если Прю вставал на левый фланг роты, то оказывался вне группы, попадавшей в распоряжение Уордена. Таким образом он никогда не попадал на такие легкие работы, как работа в офицерском клубе или на площадке для игры в гольф, но вместе с тем он по попадал и па работы по вывозке мусора или по разделке мясных туш на скотобойне. Уорден мог, конечно, изменить порядок развода роты на работы и назначать людей начиная с левого фланга или, начиная с правого фланга, оставлять самые тяжелые работы для стоящих на левом фланге и назначать на них только после того, как будут выделены люди на работы в самой роте. Но Прю знал, что Уорден не изменит этого издавна установленного им самим, ставшего традиционным и, по его мнению, справедливого порядка. Всякий раз, когда Прю забывал об этом и попадал при построении на правый фланг роты, Уорден оказывался тут как тут и с нескрываемым удовольствием назначал Прю на самую тяжелую и грязную работу; а когда Прю вставал на левый фланг — он избегал этой работы. Похоже было на то, что Уорден ко всем событиям жизни применял тот принцип, который иногда применяют к спортивным играм, умышленно вводя такие дополнительные правила, которые усложняют игру и делают достижение победы более трудным. Так, например, в регби или баскетболе разрешают блокировать игрока, а спортсменов-рыболовов, занимающихся ловлей рыбы с мощными плавниками, обязывают, например, пользоваться только легкими снастями, что требует от них значительно большего опыта и ловкости. Но если спортсмены играют по таким усложненным правилам в дни отдыха или во время отпусков, чтобы получить то особое удовлетворение, которого им не дает однообразная повседневная жизнь, то Уорден придерживался таких правил во всей своей жизни и не отступал от них ни на шаг. И Прю был уверен, что Уорден строго придерживается этих правил. В некоторых случаях в прошлом, в те дни, когда у Прю было подходящее настроение, он, поразмыслив, шел на риск в этой игре и становился на правый фланг роты, надеясь перехитрить Уордена и получить назначение на легкую работу. Только в одном из таких случаев Уорден не заметил Прю, в результате чего он на целую неделю попал на работы в офицерском клубе. Уорден в этот раз, казалось, наказал себя с таким же удовольствием, с каким он наказывал Прюитта. Все это получалось, конечно, очень смешно и как-то нарушало наскучившую монотонность жизни. Между Прю и Уорденом возникла своеобразная близость, взаимопонимание, молчаливое, никогда не обсуждавшееся, но даже более сильное взаимопонимание, чем то, которое Прю чувствовал по отношению к Маггио. Поэтому в тех случаях, когда у Прю не было соответствующего настроения для игры, он становился на левый фланг роты, и Уорден не замечал его там. Прю не знал, по какой причине, но в этот день он не чувствовал никакого желания вступать в игру с Уорденом.
После того как Уорден распределил группы людей на работы, Айк построил свою группу и, призвав солдат к порядку и соблюдению тишины, начал на ломаном английском языке объяснять им, что надо делать. В это время другие группы ленивым, далеко не строевым шагом замаршировали по двору, направляясь к назначенным им местам и объектам. Полусонные, с обвисшими плечами и набитыми после обеда животами, солдаты едва передвигали ноги.
— Сегодня будем убирать помещения в бараках, — начал Айк, высоко вскинув свою выступавшую вперед, как у обезьяны, нижнюю челюсть. — Надо вымыть и протереть все окна на первом и втором этажах. Вымыть стены и полы в комнате отдыха, в бильярдной и коридор перед канцелярией. Командир роты будет завтра осматривать помещения, поэтому работать надо как следует, а не валять дурака. Вот и все. Вопросы есть?