Оттепель. Льдинкою растаю на губах
Шрифт:
— Ты знаешь… Уже половина второго…
Она широко раскрыла глаза.
— И что? Я останусь сегодня. Не выгонишь?
— Да нет, оставайся. А мужу что скажешь?
— Скажу что-нибудь, не волнуйся! Скажу! Скажу, что заснула на лавочке в парке.
— И он что? Поверит?
— А пусть не поверит! Пусть катится к черту! Какая мне разница!
— Ну, ладно. Тогда давай спать.
Она умоляюще и жадно посмотрела на него, слегка прикусила зубами плечо. Хрусталев усмехнулся в темноте. С такой не поспишь…
Светало, когда их разбудил звонок в дверь. Хрусталев открыл, даже не поинтересовавшись, кто.
— Виктор! Я тебе сейчас все объясню!
Так захотелось врезать по этой воспаленной и торжественной роже, что Хрусталев не удержался. Врезал, и на душе полегчало.
Кровь хлынула из обеих ноздрей и залила роскошный пиджак. Поначалу Мячин оторопел.
— Ты что, Хрусталев?! У меня же причина!
— А мне наплевать.
Мячин размазывал кровь по пиджаку и рубашке, лицо его медленно бледнело.
— Ну, ладно, раз так. Жаль, конечно…
Дина ушла в восемь. Он хотел еще поспать, но не удалось. В девять позвонила Регина Марковна.
— Витя! Ты не забыл, надеюсь? Мы поезд сегодня снимаем! Ты же обещал Килькину!
Вот это и нужно. Пусть немножко пощекочет нервы. Надеюсь, башку не снесет. Он подъехал к железнодорожной насыпи и увидел, что съемочная группа уже собралась, и два огромных мужика копают яму между рельсами. Регина Марковна с застывшим ужасом на лице тихо крестилась.
— Посадят нас всех… Всех посадят. Убьем оператора!
— Коньяк приготовили? — бодро спросил он.
Регина Марковна кивнула на ящик.
— Пять звездочек. Как ты просил.
— Кажись, приближается, — лихо, но пряча страх крикнул один из мужиков и взмахнул лопатой.
— Ну, все! Я пошел! — оскалился Хрусталев. — Регина Марковна! За коньячком присмотрите!
Он прыгнул в яму. Механики по горло накрыли его брезентом. Он настраивал камеру, а шум поезда становился все громче, все страшнее, и теперь он уже не успеет вылезти, даже если захочет. И если они ошиблись в расчетах и яма слишком мелкая, ему снесет башку, и Аська останется без отца. Зато он, может быть, еще нагонит Паршина, который вряд ли успел улететь далеко. Он пригнулся. Поезд мчался над его головой, он снимал. Он снимал почти с закрытыми глазами, и ни один человек в мире не догадывался, что ему страшно.
Хорошо, что успели до дождя. Регина Марковна, вся в красных пятнах от пережитого, расцеловала Хрусталева и всхлипнула басом. Здоровенные мужики с лопатами, похожие на могильщиков из «Гамлета», смотрели на него с уважением. Камеры погрузили в служебный автобус, уехали, наконец. Он немного посидел в «Москвиче», покурил. Включил радио.
«…А ты летишь, и те-е-е-бе-е дарят звезды-ы-ы свою-ю нежность», — с придыханием пела Кристалинская.
Он снова подумал о Паршине. Летишь сейчас, Костя? А где ты летишь?
У памятника Маяковскому собралось много народу. Дождь лил стеной. Хрусталев проезжал мимо и остановился на светофоре. В толпе он неожиданно заметил Мячина, который закрывался от дождя букетом и, бурно жестикулируя, разговаривал с тоненькой девушкой, лица которой Хрусталев не смог разглядеть, оно было скрыто зонтом. На возвышении, тоже под зонтом, широко разинув рот, заикался Роберт Рождественский. Дали зеленый свет, Хрусталев нажал на газ, но проехал не больше десяти метров, и зеленый опять сменился на красный. Он снова остановился. Рождественский почти орал, и зонт над его головой раскачивался и подпрыгивал.
Мир, состоящий из зла и счастья,
из родильных домов и кладбищ…
Ему я каждое утро кланяюсь,
вчерашнюю грязь с ботинок счищая… [1]
Кланяется он, как же! Говорят, из-за границы не вылезает. Он, Евтушенко да Вознесенский — три поэтических голубя великой державы.
В кинотеатре «Художественный» на Арбате шел фильм Рязанова «Человек ниоткуда». На «Мосфильме» распространили слухи, что Суслов устроил скандал после просмотра и фильм вот-вот запретят. Хрусталев поставил машину в переулке, взял билет на семичасовой сеанс и сел в предпоследнем ряду. С самого начала фильм начал раздражать его: слишком много зубоскальства. «По-настоящему укусить боится, а тявкает громко», — подумал он про Рязанова, которому, в сущности, всегда симпатизировал. Юрский и Папанов ему понравились меньше, чем Моргунов, у которого была эпизодическая роль повара.
1
Р. Рождественский. «Мир, состоящий из зла и счастья…»
«И все-таки ни один, даже самый прекрасный актер не может спасти слабого фильма, — подумал он. — Все дело, как ты ни крути, в режиссере и сценаристе».
Очень хотелось есть, но дома ничего не было. Хорошо, что хоть Елисеевский еще открыт. Хрусталев выскочил под дождь, забежал внутрь, взял коробку сардин, докторской колбасы и два батона. Коньяка у него теперь много, хватит надолго. На остановке троллейбуса стояли люди. Он вдруг заметил темноволосую, насквозь мокрую девушку с большими глазами. Зонт ее сломался, и она прикрывалась им, наполовину закрытым. Фигурка ее напомнила ему ту худенькую, которую два часа назад обхаживал Мячин у памятника. Совпадение, конечно. Мало разве худеньких? Он остановил «Москвич», приоткрыл дверцу:
— Девушка! Вы простудитесь! Садитесь! Я вас подвезу!
Она помедлила.
— Не бойтесь! Садитесь! Ведь вы же вся мокрая!
Она вдруг решилась и полетела к нему, легче пушинки.
— Спасибо большое. Я правда вся мокрая.
— Куда вас везти? — спросил Хрусталев. — Извините, забыл представиться: Виктор Хрусталев, оператор. А вас как зовут?
— Марьяна. Марьяна Пичугина.
Он подвез ее к дому, старому многоэтажному дому на Плющихе. Разговор не получался, потому что он вдруг поймал себя на том, что начинает волноваться. Этого давно не было. Не было много лет. И не нужно, чтобы это опять наступило в его жизни, хватит.
У девочки оказались ярко-зеленые глаза. Но дело не в цвете, дело в том, как она смотрит. Немножко похоже на то, как смотрит его Аська, с таким же отзывчивым удивлением.
— Мне очень не хочется, чтобы вы уходили, — сказал он.
— Мне тоже не хочется.
Начать ее целовать прямо сейчас, в машине? Он сжал руки в кулаки и постарался, чтобы она не заметила этого.
— Ты хочешь поехать ко мне?
Она исподлобья посмотрела на него. Да, очень похоже на Аську.
— Хочу. Только вот как же бабушка… Она так волнуется…