Отважная лягушка. Часть 3
Шрифт:
– О какой такой клятве идёт речь?
– насторожилась тётушка.
Ника охотно рассказала о верности Риаты и своём обещании дать ей свободу, подкреплённом обращением к Анаид.
В отличии от самого регистора Трениума, его мать, супруга и даже дочь поддержали данное решение.
– Подобная преданность очень редко встречается у этих скотов, - проворчала Торина Септиса Ульда.
– Не даром говорится: сколько рабов, столько врагов, - усмехнулась её невестка.
– Ты правильно сделала, решив наградить свою невольницу, -
Услышав о том, что уже завтра она может обрести свободу, Риата расплакалась, упала на колени, обещая служить верой и правдой, отдать жизнь за госпожу и т.д., и т.п..
Однако, через пару часов, помогая хозяйке раздеться, уже выглядела какой-то озабоченной. После недолгих расспросов выяснилось, что разговор за ужином имел неожиданное продолжение. Госпожа Пласда Септиса подарила рабыне племянницы старые, но ещё крепкие и довольно симпатичные сандалии.
– Они тебе не подошли?
– участливо поинтересовалась Ника.
– Даже чуть великоваты, - понизила голос собеседница.
– Тогда чем ты недовольна?
– удивилась девушка, присаживаясь на кровать.
– Трита предупредила, чтобы я даже не думала к их хозяйке подлизываться, - тревожным шёпотом сообщила невольница.
– Она им, видите ли, уже все уши прожужжала, какая я верная и преданная. Вот я опасаюсь. Тут все рабы за неё.
Горько усмехнувшись, попаданка покачала головой. Даже в таком крошечном коллективе среди, казалось бы, одинаково бесправных людей находятся такие, кто готов вести бесконечную грызню за близость к источнику власти и материальных благ.
– Забудь, - усмехнулась она.
– Если завтра утром всё получится, вечером ты будешь выше их всех.
– Да благословят вас небожители, госпожа!
– всхлипнула женщина.
– До последнего часа буду помнить вашу доброту.
Уже лёжа в постели, Ника внезапно вспомнила странное поведение местных невольников, попрятавшихся, едва из спальни выбрался страдавший с похмелья Итур Септис Даум.
Закутавшаяся в одеяло и плащ Риата охотно просветила хозяйку.
– У радлан издавна повелось, что глава семьи должен просыпаться первым, чтобы принести жертву на алтарь домашних богов. Видно, ваши родственники тоже придерживаются старинных порядков. Только забот у господина Септиса много... Рано встать не всегда получается.
– То есть, прячась от хозяина, рабы делают вид, будто все в доме ещё спят?
– усмехнулась девушка, в который раз удивляясь практичности местных жителей. Действительно, если господин, выйдя утром из комнаты, никого не видит, значит, он проснулся первым и может с чистой совестью приносить жертву, как того и требует старинный обычай.
– Может, поэтому госпоже Септисе не понравилось, что у вас всю ночь светильник горел?
– еле слышным шёпотом предположила невольница.
– Говорят, в давние времена их зажигали только после того, как солнце полностью скрывалось за горизонтом, и гасили перед тем, как
"Выходит, мои горячо любимые родственники свято чтут традиции предков, - подумала Ника.
– Это плохо. Консерваторы - люди упрямые. Но и у них есть свои слабости. Главное - суметь вовремя их отыскать".
Покидая дом регистора Трениума, второй писец рудника "Щедрый куст" не предполагал, что расставание с госпожой Юлисой окажется настолько тяжёлым. Молодой человек чувствовал, что некая частица его души навсегда останется с этой девушкой. Теперь, сколько бы лет не отмерили Олкаду Ротану Велусу бессмертные боги, скольких бы женщин ему не пришлось встретить на своём пути, каждую из них он неизбежно будет сравнивать с Никой Юлисой Терриной.
Но вместе с этим писец с предельной ясностью понимал, что эта девушка потеряна для него навсегда. И дело не столько в том, что знатные родственники не позволят ей встречаться с каким-то коскидом, скорее всего, она сама не захочет продолжить их знакомство.
Молодой человек машинально потёр лоб, осторожно ощупывая недавно зарубцевавшуюся рану. Более чем красноречивый ответ на все его надежды.
Погружённый в мрачные мысли, он едва не прошёл мимо знакомых ворот в высокой, гладко оштукатуренной стене.
Видимо, за время его отсутствия управитель дома сенатора Юлиса поменял привратника, потому что в ответ на энергичный стук в калитке открылось узкое окошечко, и послышался недовольный хриплый голос:
– Чего надо?
Второй писец рудника "Щедрый куст" знал, его одежда выглядит небогато, и время для визита уже неподходящее, тем не менее, грубость раба разозлила его не на шутку.
– Да как ты смеешь, мерзавец, так разговаривать со свободным гражданином, коскидом славного Касса Юлиса Митрора?!
– Простите, господин, - уже вежливо, даже заискивающе пробормотал невольник, по-прежнему даже не думая открывать.
– Но я вас не знаю.
– Олкад Ротан Велус!
– заносчиво представился запоздалый гость.
– Сын Пруса Ротана Глеба!
Тут же звякнул засов, потом ещё один. Как и все обитатели дома, привратник не мог не знать имени секретаря своего хозяина.
Кряжистый здоровяк с лысой головой, посаженной, казалось, прямо на широченные плечи, прикрытые жилетом из толстой кожи, застыл в более чем почтительном поклоне.
Не удержавшись от соблазна, молодой человек, перед тем как ступить на плотно подогнанные плиты двора, влепил звонкий подзатыльник могучему стражу ворот.
В отличие от регистора Трениума, сенатор Юлис имел в столице не просто большой дом, а целую, пусть и крошечную усадьбу с хозяйственными постройками и садиком.
Из конюшни вышел пожилой невольник в облезлом меховом плаще поверх застиранного, но ещё крепкого, без видимых заплат хитона.
Узнав одного из подручных управителя, Олкад остановился.