Отвергнутая невеста. Хозяйка заброшенного дома
Шрифт:
Над головой на сквозняке реет, как знамя, целое полотнище из пыльной паутины. Под головой какой-то мягкий узелок с тряпками.
И гулкая, с эхом, тишина…
Как я тут очутилась?!
— Госпожа Эрика, ваш сын плачет. Его бы покормить…
Сын? У меня есть сын?
Однако, насыщенная у меня была жизнь, пока я была в отключке!
Долго ли я пролежала без сознания? Как сюда попала? И вообще, где я?
Десятки вопросов без ответов разрывают мне голову.
Но я поднимаюсь, сажусь
Да, меня, как бревно, кинули на холодный пол.
— Госпожа Эрика… малыш…
Старуха подсовывает мне младенца, а я сижу и не понимаю, что с ним делать.
Откуда он? Чей он?
— Вот так, — она ловко устраивает его головку у меня на сгибе руки. — Не плачь, бедняжка. Мама с тобой…
Так, с этим потом разберемся. Надо сообразить, что я тут делаю?
Старуха помогла мне устроить ребенка. И он жадно впился в высвобожденную из одежды грудь.
Его голод, его жадность и то, как он цепляется за свою крохотную жизнь, приводит меня в чувство.
Если даже этот маленький человек борется, то мне и подавно нужно! Только вот… за что бороться?
— Госпожа Эрика… Что дальше?
Дальше?
В памяти мелькали какие-то обрывки прошлого.
Я вспомнила боль, которая навалилась на меня, растеклась по груди. Сердце — к сожалению, обычный диагноз, даже для молодых. И врачей он тоже не щадит.
Я ведь в прошлой своей жизни хирург…
Еще сегодня утром я собиралась на работу уже на взводе.
Снова срочная операция. Снова диагноз неясен. Снова переделывать чью-то работу!
Сосед на лестничной клетке наорал.
Огромный мужик, а в душе мелкое трусливое существо.
Угрожал, я уж не слушала, чем ему не угодила. Мыслями я была там, у стола с пациентом.
Вышла из подъезда и поймала злобный и завистливый взгляд бабки.
— Наглая какая! — рыкнула она, глядя на меня своими опухшими глазами.
Я устало выдохнула. Собралась уже было выпалить ей ответ.
Как вдруг ощутила эту ужасную боль, и чернота с шумом налила мне голову.
Историю Эрики, чьего ребенка сейчас качала на руках, тоже помнила… Очень грустная история очень юной и очень покорной девушки.
Как-то странно я ощутила себя ею. Словно мы с ней всегда были одним целым. Одним человеком, который раз за разом проживает разные жизни в разных мирах.
Только до ужаса похожие друг на друга неприятностями.
Нет, ну так не годится!
Надо что-то менять!
— Что это за место? — спросила я, оглядываясь.
— Это же ваш дом, господа Эрика, — робко подсказывает старуха.
Дом? Не очень-то похожи эти развалины на жилище!
Пыльно, пахнет сыростью, и сквозняки гуляют по комнатам.
Тот, кто привез нас всех сюда, бросил меня в холе, в огромном полупустом зале.
Две изящные лестницы из холла вели наверх, в коридоры к комнатам.
На этом все великолепие кончалось.
Мебель, напольные часы, деревянные наличники на дверях, изящные перила лестниц — все это было черно, покрыто плесенью и пылью.
Полы тоже прогнили и предательски трещали. Того и гляди, провалятся.
И стены кое-где были ободраны до кирпичей.
Штукатурка осыпалась.
Этот дом не топили несколько лет, наверное. Он абсолютно не пригоден к жизни в нем!
Ой, мамочки! Еще и с младенцем!
Я перевела взгляд на малыша на моих руках.
Он наелся, пригрелся на моих руках и затих, уснул. Бедное дитя, долго ли он проживет в этих условиях?! Невинная крохотная жизнь… Он-то не должен отвечать ни за что.
«Так, давайте без трагедий! — стиснув зубы, тут же подумала я. — Пока я тут, никто не умрет!»
Пока я тут, со всеми все будет в порядке.
Это был мой девиз, и я несла его сквозь жизнь… Сквозь ту жизнь, в которой не выдержало мое сердце.
Работа, где нужно было думать обо всем коллективе.
Семья — куча родственников, которые болели, ссорились с соседями, нуждались в помощи.
«Я всем помогу, всех спасу», — всегда упрямо думала я.
Спасти чью-то жизнь для меня было важнее всего прочего.
Живя этой жизнь, я думала, что очень важна.
И что все держится на моих плечах. Вокруг меня происходило слишком много событий, жизнь кипела, некогда было остановиться и подумать. Да что там подумать — к моим тридцати пяти у меня не было ни семьи, ни уж тем более детей.
Некогда.
А теперь, сидя в темном пустом зале, с ребенком на руках, я с изумлением поняла, что, по сути, все эти люди, близкие и не очень, просто тянули из меня силы.
Силы, уверенность, нервы. Все то, чего им не хватало в себе самих.
Не оставляя мне ничего про запас. Не думая, каково мне.
«Довыручалась, — подвела итог я. — Все они взрослые люди, самостоятельные. Не немощные и не сирые, не убогие. Просто было удобно кататься на моей шее. А тот, кто по-настоящему нуждается, выглядит вот так, как эти люди, что сейчас со мной».
— Иди сюда, дитя, — велела я девочке.
У бедняжки губа на губу не попадала. От холода ее трясло, бледное личико было заплакано.
Ковыляла она еле-еле, неловко ставя ножку в ветхом башмаке.
— Что с твоей ножкой, дитя? — невольно спросила я. Профессиональное, верно.
— Упала с лестницы неудачно, госпожа, — тут же угодливо подсказала старуха. — Вроде, лекарь сложил, но срослось неверно… Она не юродивая, и не блаженная! Она совершенно нормальная! Не порченная и не проклятая! Родилась такой же, как все! И ее родители были крепкими и здоровыми!