Отвергнутая невеста. Хозяйка заброшенного дома
Шрифт:
— О, так это не проблема! — щебечет мачеха, как ни в чем не бывало. — Конечно, дорогая! Меньше двух слуг я не могу тебе предоставить! Это было б неприлично!
Она знаком кого-то подзывает, и я чуть не рыдаю от горя, увидев моих… слуг.
Две служанки, что она мне хочет выделить — это просто насмешка.
Древняя старуха Ивонна, немощная, жалкая. И ее внучка Рози, ребенок совсем. Сирота с изувеченной хромой ножкой.
Девочка ходить толком не может, не то, что прислуживать. Воду понесет — расплещет.
Отец
Мачеха же этого делать не собиралась.
Она безжалостно собиралась выкинуть их вместе со мной, на улицу. Пропадать.
Как мусор.
Избавляется ото всего ненужного в доме…
Рози смотрит испуганно. Ее большие глаза полны слез.
— Я буду хорошо служить, — шепчет она. — Не гоните меня! Не бросайте…
Нет сил смотреть в ее перепуганные, полные слез глаза. Девочка дрожит и всхлипывает, ведь ей наверняка уже сказали, что выставят ее на улицу.
Выбросят, как щенка или котенка, в канаву.
Помирать или побираться — тут уж как повезет.
И я — ее последняя надежда не пропасть.
А одета-то она как!
В какое-то рубище.
Хорошие вещи отобрали! Кажется, даже чулки теплые сняли. Оставили ей чиненые, ветхие, старые. И платьице рваное, некрасивое, серое какое-то.
— Мы будем хорошо служить, — испуганно вторит старая Ивонна, прижимая к себе девочку. — Только не гоните! Не обрекайте на смерть!
— Вот видишь, Эрика, — мерзко хихикнула мачеха. — Я выделила тебе самых верных людей! Они за тобою и в огонь, и в воду. Чем ты еще недовольна?!
Я проглотила злость, едва не лишившись чувств.
Самых верных?!
Самых беспомощных и самых слабых!
Самых голодных и больных!
Людей, о которых мне самой придется заботиться!
— А жить нам где? — уже грубо произношу я. Игры кончились; слезы мои не разжалобят ее каменного сердца.
Она щурит желтые глаза.
На ее тонких злых губах играет недобрая усмешка.
— Ну, есть же Старый Дом, — великодушно произносит она. — Это довольно большой и красивый дом! Заметь, я очень щедра к тебе! Если привести его в порядок, это будет великолепное поместье! Великолепное! Самое красивое из всех, что были у твоего отца! Какая там живописная природа!
Старая Ивонна ахает и бледнеет.
Маленькая Рози разражается рыданиями; на нее просто истерика нападает.
Она обхватывает бабушку худыми ручонками и плачет навзрыд, словно ее отправили на плаху.
Тут у любого бы сердце остановилось от жалости.
Но не у мачехи.
Старый Дом и в самом деле когда-то был величественным и прекрасным зданием.
Но со временем пришел в упадок.
А все потому, что слава у него дурная. Поговаривают, что там водятся привидения. И они, якобы, душат и убивают хозяев.
Не знаю, насколько это правда.
Но по той легкости, с какой мачеха мне передает этот дом во владение, это, скорее всего, так и есть… Что-то нечисто с этим особняком!
— Вот и бумага готова, — воркует мачеха, словно фокусник, из ниоткуда, раздобыв документы на дом. — Там все твое. И земли вокруг, и ручей, и сад…
Ее голос понижается до интимного шепота. И она почти шепчет, глядя мне прямо в глаза:
— И старое проклятье. Пользуйся, девочка. Все твое, до самой смерти. А сейчас пошла вон, с глаз моих долой! И да — сними-ка это платье. Оно слишком дорого, чтобы отдавать его какой-то нищей потаскухе!
***
В моей комнате все было вверх дном.
Даже с постели стащено красивое постельное белье.
Шкафы пусты — сестрицы уже с утра выгребли оттуда все платья, все красивые вещи.
Шкатулки валялись разломанные, словно их нарочно топтали ногами. И драгоценностей в них, разумеется, не было.
Собирать вещи практически не пришлось.
Сестры мне оставили лишь несколько ношенных сорочек да пару платьев. И те нарочно изорвали и истоптали.
Старая Ивонна и маленькая Рози следовали за мной неотступно, словно тени.
Пока я, потрясенная, стояла посреди своей комнаты, не зная, что тут можно взять, мои новоиспеченные служанки кинулись собирать буквально все.
Ивонна поставила на постель корзинку со спящим малышом и шустро стала собирать белье, чулки, платья.
Она отряхивала с них следы моих «сестер», шустро укладывала в стопку и затем помещала в большой, но старый дорожный чемодан.
Он походил на сундук, оббитый потертой коричневой кожей.
Слишком большой; у меня и вещей-то не наберется столько…
Маленькая Рози тоже не стояла без дела.
Она собирала мои щетки для волос, гребешки — те, что не утащили «сестрицы». Подобрала и рукоделие, нитки с иголками, ножницы. Лен, на котором я вышивала.
Глядя, как они проворно собирают какие-то мелочи, я чуть не заплакала.
Мы теперь с ними стоим на одной ступени.
Еще несколько минут, и меня выкинут из дома. И я стану бездомной нищенкой.
Но только мне, в отличие от них, и в голову бы не пришло, что такие мелочи, как пуговицы и ленточки могут иметь какую-то ценность…
Что ж. Придется привыкать и учиться у Ивонны и Рози бережно относиться к тому, что есть.
И ценить те немногие сокровища, которыми я владею.
— Милая!
Юджин влетел в комнату, как ураган.
Мельком глянул на спящего в корзинке ребенка и заторопился ко мне.
— Что… Что все это значит?!
Он подбежал, взял меня за руки.
Вроде, нежно. Но у меня все внутри перевернулось от отвращения.
Юджин видный мужчина.
Высокий, широкоплечий.
Пожалуй, немного грузный.