Отвертка
Шрифт:
Глупо и противно. Ты думаешь укрыться от реальности за стенкой из алкоголя, ничего не значащих слов, множества постоянно окружающих тебя лиц. Реальность все равно никуда не девается. Реальность — это такая штука, которая всегда с тобой.
Когда я вернулся на кухню, бутылка водки была более пуста, чем когда я уходил. Жасмин успела приложиться к ней минимум трижды.
Я сел на диван и посмотрел на блондинку. Мне хотелось задать ей много разных вопросов, но я не был уверен, что точно знаю каких. Прежде чем хоть что-то сказать, я тоже выпил.
— Лешу Молчанова застрелили.
Не
— Кто это — Леша Молчанов?
— Твой приятель из джипа.
— Из джипа?
— Из джипа. Как-то на Невском я разбил ему физиономию.
— Стогов, тебе плохо?
Я смотрел на Жасмин. Жасмин смотрела на меня. По радио кончилась песня и началась реклама.
— Не надо делать из меня идиота. Ладно?
— Ладно.
— Два дня назад я встретил тебя ночью на Невском. Ты с приятелями ехала на джипе. Если я правильно понял, вы собирались меня подвезти. Помнишь?
— Ну.
— Тот из твоих приятелей, которому я тогда разбил лицо, — убит. Застрелен.
Жасмин презрительно скривила губы и долила себе в стакан остатки водки.
— Скажи чего-нибудь.
— С чего ты взял, что это мои приятели?
— Ты сидела с ними в машине?
— Ты тоже в ней сидел. Всего через десять минут после меня.
Она посмотрела на меня и не морщась выпила все, что было у нее в стакане.
— Только не надо мне рассказывать…
— Заметь, я вообще ничего тебе не рассказываю. И ни о чем тебя не спрашиваю. Сижу себе помалкиваю.
— В смысле?
— Стогов, тебе хочется испортить вечер? Мне — нет. Чего ты завелся? Лучше выпить чего-нибудь принеси…
— Погоди…
— Нет, не погожу. Не будь занудой. Сказано тебе: тащи сюда алкоголь.
Я сходил в комнату и принес еще одну открытую бутылку. Она была последней.
— Объясни, что ты делала в этом джипе?
— Иди на хрен, понял?
— Нет, не понял.
— Какое именно слово тебе незнакомо?
— Никакое! Ты можешь не выпендриваться?
— Shit! Так хорошо сидели! Охота тебе влезать во все это дерьмо?.. Ну, сидела я в тот вечер дома. Вдруг звонок. Открываю — стоят, красавцы. Леша этот твой… Как его? Молчанов. И еще двое. Одевайся, говорят, поедешь с нами. Я не ты — по зубам давать не умею. Пришлось ехать. Ну, отвезли они меня куда-то за город. Спрашивали про какую-то бумагу. Зануды — хуже тебя… Ну а где-то часа в два ночи поехали за тобой.
— А дальше?
— Дальше сам знаешь… Минут сорок сидели в машине. Ждали, пока ты накачаешься пивом… Думаю, если бы ты не принялся демонстрировать ребятам бойцовские дарования, они просто покатали бы тебя в машине, порасспросили и отпустили. Обошлось бы без синяков.
— А потом?
— Когда тебя запихнули в машину, мне места уже не хватило. Меня оставили на Невском, а сами уехали.
Я налил себе водки, добавил туда же «Спрайта» и отхлебнул. Коктейль получился так себе. То, что рассказала Жасмин, было интересно, но бесполезно.
— Больше ничего не просили? Только бумагу?
— Даже за коленки не трогали. Только бумагу.
— И у меня… тоже… только бумагу. Я еще удивился: зачем им какая-то бумага? Они же тупорылые…
Я
— Вот эта бумага.
Жасмин раскрыла конверт и вынула листки. Покрутила в руках мантру Кострюкова. Я пояснил:
— Это мантра. Типа заклинание. Инструкция, как вводить во влагалище тибетским теткам сияющие бриллианты…
— Круто. Зачем эта пердула нужна? В смысле, нужна тем, кто не хочет вдуть тибетским теткам? Ты понимаешь?
— Понимаю.
— Все-все-все понимаешь?
— На самом деле я очень умный. Только тс-с…
— Расскажешь?
— Отчего не рассказать?
— Только сперва выпьем?
— Только сперва выпьем!
Мы выпили, и я заговорил. Говорил я долго. Жасмин слушала не перебивая. Джи-лама… вырезанное сердце… востоковед Кострюков… этнографическая коллекция… эрго: востоковед расстрелян, куда делась привезенная им ценность, неизвестно.
Потом Жасмин прикурила сигарету и сказала:
— Короче, осталось узнать, что именно привез сюда из Тибета твой востоковедный дядька и куда он его дел.
— Смотри-ка! Ты пьяная, но умная!
— Выпьем еще?
— На самом деле, что привез и куда дел, я тоже знаю.
— Иди ты!
— Я же говорю: я умный. И ты умный… ум… мная… Не выпить ли нам за это?
— Ну и что же это за сокровище?
— Главное на свете сокровище — длинноногие блондинки.
— Не надо меня в себе разочаровывать.
— Меня… В себе… Как ты сказала? А-а! Ну ладно, скажу. Вообще-то это бриллиант. Я узнал об этом только сегодня. Мне в больнице сказал подстреленный Молчанов. Скорее всего, крупный камень из награбленных Джи-ламой. Не поцеловаться ли нам?
— С какой целью ты расстегиваешь мою рубашку?
— Это не твоя. Это моя рубашка.
— Где теперь находится камень, ты тоже знаешь?
— Тоже. Знаю.
— Но мне не скажешь?
— Почему это не скажу? Скажу.
— Где он?
Я потянулся за водкой, рукой по дороге задел остатки «Спрайта», уронил и его и водку, начал вытирать лужу прямо ладонью, что-то говорил девушке, потом выпил… причем похоже, что выпил все-таки на брудершафт, потому что сразу после этого мы поцеловались… поцелуй был долгим… я чувствовал, как она дышит… она сказала: «Ух ты!»… и я целовал ее лицо, а она сжимала мои горящие щеки своими мягкими ладошками и что-то шептала… и у нее была восхитительная нежная кожа, а когда я целовал ее, то от нее пахло сигаретами и духами… наверное, ужасно дорогими… остановиться я уже не мог, а она говорила «Милый…» и задыхалась, и вся была моя, вся абсолютно.
А потом была темнота. И только музыка еще долго что-то шептала в этой замечательной темноте.
15
Первым ощущением наступавшего утра, как обычно, была сухость во рту. Я давно привык просыпаться от этого ощущения. Хотелось воды. Холодной и вкусной. Желательно ведро.
Я открыл глаза. Это было не просто. У меня на груди лежала девичья голова. Белокурая. Голова была тяжелой, как гиря.
Ага…
Подробности вчерашнего вечера начали потихоньку просачиваться в день сегодняшний. От