Отверженная невеста
Шрифт:
— О чем думал твой отец? — раздраженно бросил Глеб. — Неужели рассчитывал, что после стольких ссор мы вдруг проникнемся друг к другу родственными чувствами?
— У меня у самой голова кругом, с того момента как я получила папенькино письмо. Увы, наше с тобой мнимое родство — самая невинная из его затей.
Каталина подошла к палисандровому секретеру, инкрустированному бронзой, — единственному предмету обстановки, с которого был снят чехол. Девушка вынула из верхнего ящичка распечатанное письмо, поморщившись при этом, словно от сильного приступа боли.
— У
— Не беспокойся о моем здоровье, — не поднимая глаз от письма, ответила она. — Я здорова… К сожалению. Иногда думается, что лучше бы мне быть больной, уродливой, никчемной… Тогда отец оставил бы меня в покое и не стал бы вовлекать в свои прожекты… Но слушай, я обязана ввести тебя в курс дела! Начну с нашей с тобой родословной. Как ты понимаешь, мы происходим не из знатного рода. Наш отец служил дворецким у одного влиятельного вельможи и во время революции переехал с ним в Одессу. Прожил там недолго и скончался в тысяча восемьсот тринадцатом году от чумы, оставив детей круглыми сиротами. Вельможа между тем жил уже в Лондоне, а потом вернулся во Францию, едва там восстановилась монархия. И вот, будучи бездетным, он вспомнил о бедных детях своего дворецкого, выписал нас из Одессы, приютил, воспитал, дал прекрасное образование…
— Граф полагает, что этой басни достаточно, чтобы войти в высший петербургский свет? — скептически перебил ее Глеб.
— Нет, отец вовсе так не считает…
— А кто наш знатный благодетель? Это хотя бы известно?
— Виконт Арман де Гранси.
— Что?! Граф не в своем уме! — Молодой человек подбежал к девушке и выхватил письмо из ее рук. — Где это написано?! Да знаешь ли ты, кем мне приходится вдова Армана де Гранси?!
— Знаю! Она твоя кузина. — Каталина наблюдала за ним с невозмутимостью светской дамы. Ее нынешняя сдержанность являла собой такой резкий контраст с былой импульсивностью, что Глеб немного поостыл, сообразив, что на этот раз из них двоих кричит и жестикулирует именно он. — С твоей стороны было безумием открыться ей, живя под чужим именем в Париже. Поэтому отцу пришлось на ходу пересматривать все планы, поэтому ты сейчас здесь, в моем доме, и я так с тобой любезна!
Губы девушки тронула беглая, загадочная улыбка.
Каталина даже улыбалась по-новому, в ней как будто ничего не осталось от прежнего бесенка.
— Ты, дорогой братец, усомнился, что мы попадем в высшее общество. — Она говорила серьезно, но ее глаза смеялись. — Тут есть небольшой секрет. На днях труппа Неаполитанской оперы дает на сцене Императорского театра «Ифигению» Томазо Траэтты. И некая певица должна обворожить своими талантами одного высокопоставленного чиновника.
— При чем тут певица? — недоуменно спросил Глеб.
— Ее сценическое имя Сильвана Казарини…
— Она имеет отношение к нам?
— Сеньора Казарини на самом деле француженка, зовут ее Клодин Роше.
— Ты — певица?! — оторопел юноша.
— Вот уже два года пою на сцене Неаполитанской оперы… — не без гордости призналась Каталина.
— Как же граф это допустил?
— Папенька
Глеб смотрел на нее, изумляясь, как изменили ее последние годы. Прежняя Каталина, то плачущая, то хохочущая, вечно все задевающая руками и коленями, превратилась в милую, отлично воспитанную, доброжелательную девушку. И эта юная особа положительно нравилась ему теперь! «Что мы, собственно, не поделили с ней в детстве? — недоумевал он. — Ее разлюбезного папеньку? А нынче мы, кажется, оба мечтаем от него избавиться…» Видимо, мысли Каталины текли по тому же руслу, потому что она вдруг произнесла мягко, почти нежно:
— Надеюсь, теперь мы не будем враждовать. В жизни и без того много огорчений… Ты, наверное, устал с дороги? Хочешь выпить чаю или кофе?
— Кофе был бы в самый раз, — впервые улыбнулся Глеб.
Она дернула сонетку, приказала явившемуся слуге подавать кофе и провела гостя в столовую. Здесь чехлы с мебели были сняты, в жардиньерках красовались живые цветы, в камине пылал огонь. Когда стол был накрыт, Каталина сама прикрыла за слугой двери и даже опустила портьеры, чтобы сквозь щели наружу не просочился ни единый звук.
— Если я правильно понял, ты должна соблазнить этого чиновника? — спросил Глеб, когда девушка уселась напротив него и принялась наливать кофе. — Он женат?
— Разумеется. У него пятеро детей.
— Сколько ему лет?
— Сорок шесть. — Каталина вздрогнула, будто от озноба. — К слову, если бы он был молодым холостым красавцем, я не стала бы от этого счастливее… Но давай не будем обо мне, женщинам всегда достается все самое трудное и грязное. Тебе тоже предстоит «осчастливить» этого государственного деятеля. Ты должен его обокрасть…
— Обокрасть?!
— Вынуть важные бумаги из его сейфа.
— Не буду я ничего красть, — твердо заявил молодой доктор. — Граф заходит уже слишком далеко в своих требованиях. Сколько бы он ни истратил на мое содержание и обучение, это не дает ему права топтать мою честь!
— А что же тогда я должна сказать? — усмехнулась она. — Мы оба с тобой его рабы. Провинившиеся рабы, притом. Я пошла на сцену, не испросив отцовского согласия, ты испортил ему всю игру в Париже. Мы оба наказаны и сосланы сюда. Мне предстоит стать продажной женщиной, а тебе вором… и убийцей.
— Убийцей? — Краска схлынула с лица Глеба, губы сжались в белую полоску, зрачки сузились.
— Убийцей, — твердо повторила Каталина. — Взгляни-ка сюда!
Она встала и, подойдя к буфету, распахнула обе дверцы. Взору молодого человека предстала знакомая коллекция ядов, которые он изготовлял на протяжении нескольких лет для Обольянинова.
— Тебе не только надо будет выкрасть бумаги из сейфа чиновника, но и отравить его. А уж нужный яд ты, дорогой братец, выберешь сам, на свое усмотрение…