Отверженная невеста
Шрифт:
Но в воскресенье Глеб не явился, прислав записку, в которой сообщал, что обстоятельства вынуждают его срочно покинуть Париж. Кузен не давал о себе знать несколько месяцев и лишь весной прислал пасхальную открытку из Генуи, а в июне черкнул маленькое письмецо:
«Милая, дорогая кузина, я еду в Петербург по делам. Как было бы замечательно, если бы мы встретились там!.. Всегда помнил о Вас и о том давнем вечере в библиотеке ваших предков. Это был счастливейший вечер моей жизни…»
В конце значился петербургский адрес.
Короткое письмецо, странное и почти наивное, растрогало женщину
…Теперь, проезжая в карете по улицам берлинских окраин, слушая непринужденную болтовню графа Сергея и Майтрейи, она делала вид, что дремлет, чтобы не вступать в разговор. Эти двое невольно раздражали Елену своей беззаботностью. «Дети! Сущие дети! Братец Глеб даже в шесть лет был умнее и взрослее их, вместе взятых!»
Глеб не мог вспомнить, когда и как он полностью попал под влияние графа Обольянинова, сделался послушным механизмом в его руках. Ему, напротив, всегда казалось, что граф слушается его и готов исполнить любой его каприз. Впрочем, в общих чертах так и было до его отъезда в Париж и поступления в университет. И вдруг что-то случилось с графом. Знакомого Глебу человека словно подменили.
В памяти юноши упорно всплывала одна дата — самый конец карнавала тысяча восемьсот двадцать седьмого года, перед Великим постом. Он с друзьями во втором часу ночи возвращался с бала в «Гранд Шомьер», то бишь, из «Большой Хижины», давно облюбованной студентами Латинского квартала для танцев и знакомства с гризетками. Вся компания была навеселе и дружно отпускала непристойные шуточки в адрес редких припозднившихся прохожих, попадавшихся им навстречу. Те старались обходить студентов стороной и не отвечали на глупые выходки подвыпивших юнцов. Наконец молодые люди свернули в узкий, кривой и неимоверно грязный переулок, одну из тех клоак, где еще живы, кажется, призраки славных средних веков. В довершение этой иллюзии перед старинным покосившимся домом, в котором Глеб снимал мансарду, студенты заметили фигуру мужчины, закутанного в длинный плащ. На голове у него красовалась старомодная мушкетерская шляпа с пером, на перевязи висела шпага. Он стоял, широко расставив ноги в сапогах со шпорами и отворотами, скрестив руки на груди. Лицо незнакомца скрывала черная полумаска. В такую ночь удивляться нечему, мужчина явно был заурядным костюмированным гулякой, подобно им, возвращавшимся с бала и раздумывавшим, как убить оставшиеся до рассвета часы… Однако Глеб сразу почувствовал угрозу, исходившую от этой неподвижной фигуры.
— Эй, глядите-ка, кто-то выбросил совсем еще хорошее чучело! — воскликнул один из спутников Глеба.
— Его выбросили шлюхи Татан и Катишь, обобрав до нитки, и теперь он дожидается телеги говночерпия, чтобы тот подвез его до ближайшей клоаки, где можно умыться! — подхватил второй.
— Врешь, Татан забрала бы себе его шикарную шляпу, а Катишь умыкнула бы шпагу и сменяла ее на стаканчик водки! — выкрикнул третий. — Эти девки оставляют клиенту только
— Похоже, этому повезло меньше, — не унимался студент, который начал травлю. — Негодяйки выпотрошили старикана и набили его соломой, а из потрохов сварили суп!
— Славный супец с петрушкой!
— С морковью и сельдереем!
— Кое с чем еще!
Молчал один Глеб, и друзья напрасно ждали его убийственной остроты, которая должна была завершить эту серию крупных и мелких уколов. Но у молодого человека словно свело судорогой язык. Внезапно, так и не пошевелившись, заговорил человек в маске:
— Вы не посрамили ваших предков, средневековых школяров, которые тоже были мастера ругаться, господа студенты! Не посрамлю и я своих, а среди них были отличные фехтовальщики! Ваши знакомые прелестные дамы, которых я не имею чести знать, смогут сегодня добавить в свой суп ваши длинные языки! — Он страшным молниеносным движением выхватил шпагу и сделал выпад в сторону главного остряка. Тот вскрикнул от боли, у него оказалось проколото плечо.
— Что за чертовщина! — крикнул второй, и у него тотчас была рассечена мышца бедра.
— Да это сумасшедший! — заорал третий и, не дожидаясь реакции незнакомца, бросился наутек. За ним, с криками, стонами и проклятьями, припустили раненые, истекающие кровью товарищи. Глеб не тронулся с места, он будто прирос к булыжной мостовой.
— А вы что же медлите, господин студент? — опустив шпагу, приблизился к нему человек в маске. — Вы, должно быть, храбрее своих друзей?
— Отнюдь нет, — покачал головой Глеб. — А не бегу я потому, что узнал ваш голос, граф…
— Мой мальчик! — Тот спрятал шпагу в ножны, снял маску, обнажив изъеденное оспой лицо, и заключил студента-медика в свои крепкие объятья.
Поднявшись в мансарду Глеба, граф тотчас послал за ужином к «Провансальским братьям», в лучший парижский ресторан. Когда прибыли закуски и вино, гость и хозяин устроили славный пир, вспоминая прошлое и болтая о пустяках. О делах не было сказано ни слова, лишь на прощание Обольянинов загадочно обронил: «Скоро мне понадобится твоя помощь… — И, усмехнувшись, добавил: — Только не медицинская…»
Именно в ту ночь, когда граф неожиданно появился возле его дома в карнавальном костюме мушкетера и с дьявольским хладнокровием изранил его друзей, Глеб впервые понял, что боится своего давнего благодетеля. Лица юноши как будто коснулось горячее, смрадное дыхание зверя. Теперь Париж представлялся Глебу огромным, дремучим лесом, по которому свободно рыщет оборотень — оборотень с титулом, деньгами и связями, которые делают его еще страшнее.
Вскоре граф объявился снова, столь же неожиданно, правда, не так эффектно, как в первый раз. Он попросту поднялся в мансарду, толкнул незапертую дверь и после кратких взаимных приветствий раскрыл перед Глебом свои карты.
— Мой мальчик, ты скоро закончишь учебу, но диплом — это лишь полдела. Тебе необходима клиентура, а наживать ее молодому врачу трудно, ох, как трудно… К счастью, я в состоянии тебе помочь, и все уже устроил.
— Каким образом? — насторожился Глеб.
— Не важно, — загадочно ответил Обольянинов. — Тебя будут приглашать в некоторые дома Сен-Жерменского предместья. В очень богатые и знатные дома, — уточнил он. — И конечно, ты захочешь отплатить мне добром за добро и не откажешься кое-когда поставлять некоторую информацию…