Отверженная невеста
Шрифт:
Директор давно уже не мог спокойно видеть дерзкого, надменного мальчика, демонстративно поступающего всем наперекор. Если бы по просьбе Евлампии, которая выступала в цирке под псевдонимом Ева Кир, их кибитки не свернули в сторону Генуи, возможно, Цейц бы и впрямь выгнал Глеба, пусть ценой ссоры и разлуки со своей старой знакомой, бабушкой мальчика.
Проведя на вилле графа целую неделю, отдохнув и отъевшись, Евлампия по привычке засобиралась в путь. С раннего утра она засуетилась, укладывая в котомки поношенные платья, подаренные ей жалостливыми служанками-итальянками, а также дорогие вещи Глеба, щедро закупленные Обольяниновым.
— Что это ты возишься? — пробормотал внук, лениво потягиваясь, перекатываясь на мягких перинах.
— Погостили вволю, пора и честь знать, — отвечала карлица, хлопотливо затягивая завязки на котомке. — Цирк сегодня уезжает в Рим, потом в Неаполь и до конца зимы пробудет на Сицилии… Догонять его нам не с руки, так надо поспешить уехать с ними…
— Наплевать мне на твой цирк! — резко оборвал ее Глеб. — Я никуда отсюда не уеду. Граф обещал нанять для меня лучших учителей и выписать любые книги по медицине из Парижа и Лондона. На днях я получу каталог старинных и современных медицинских изданий. Кроме того, он выделит специальную комнату под мою лабораторию. Самое большее через три года я буду держать экзамен в Сорбонну, и будь уверена, выдержу на отлично! Не сошла ли ты с ума, если думаешь, что все это я променяю на твой дурацкий цирк?
Евлампия давно привыкла к тому, что ее десятилетний внук произносит взрослые и логически выстроенные сентенции. В то, что он говорил сейчас, женщина верила с трудом, однако и в мифического графа Обольянинова она тоже не верила, пока вдруг не встретила его во плоти здесь, в Генуе.
— Хорошо, — вздохнула карлица. — Мы остаемся.
Вскоре Евлампия убедилась в том, что слова Глеба не были пустой детской фантазией. Граф, относившийся к мальчику с каким-то священным трепетом, отвел в своем доме обширную залу для научной лаборатории и библиотеки. Книги, увесистыми ящиками присылаемые из Парижа и Лондона, стоили ему целого состояния. Учителя, нанятые по протекции аббата-бенедиктинца, тоже обошлись в кругленькую сумму. К тому же строптивый и привередливый Глеб забраковал половину педагогов и свысока попенял графу, что знания этих провинциальных шарлатанов в таких областях, как химия, математика и физика, просто смехотворны, и они не сумеют должным образом подготовить его к Сорбонне. Пришлось платить отступного оскорбленным местным учителям, выписывать новых из Болоньи, устраивать их в доме и обеспечивать им полный пансион. Светила науки, как немедленно выяснилось, обладали отменным аппетитом, и закупки продуктов тут же выросли в несколько раз.
Сам Глеб установил для себя спартанский распорядок дня. Он вставал рано утром в половине седьмого, обливался холодной водой, потом съедал легкий завтрак. Повар-венецианец, нервный и самолюбивый, считал это личным выпадом против себя. «Из-за какого-то чахлого мальчишки и его пресной каши мне приходится вставать ни свет ни заря и готовить ему отдельно! А потом подавай еще общий завтрак к девяти часам… Если бы не уважение к господину графу, я бы немедленно уволился!» — жаловался он поваренку. До часу дня Глеб занимался с учителями естественными науками и языками. Потом обедал и два часа гулял в прекрасном померанцевом саду, спускавшемся к морю. Обычно во время прогулок его сопровождала Евлампия. Иногда к ним присоединялся и сам граф, тогда мальчику разрешалось искупаться в море. С четырех до семи он занимался в лаборатории и готовил к завтрашнему дню уроки. Учителя, живущие в доме, всегда готовы были прийти на помощь, но Глеб категорически ее отвергал. Он даже вынужден был запираться от назойливых советчиков, лебезивших перед графом и желавших как можно яснее доказать тому свою незаменимость и необходимость.
В семь часов вечера наступало время ужина. Последние два часа перед сном мальчик посвящал чтению медицинских книг.
— Ты не боишься, Глебушка, что у тебя воспалится мозг от этакого усердия? — выговаривала внуку Евлампия. — Я знаю подобные примеры. Неужели так необходимо в тринадцать лет поступить в университет? Отчего не подождать еще годика два-три?..
— Я бы поступил еще раньше, если бы не угробил четыре года на твой цирк! — резко отвечал тот. — А ждать мне нечего. Не думаешь ли ты, что милости графа бесконечны и не иссякнут никогда? Необходимо торопиться.
Вскоре Глеб убедился, что щедрость графа Обольянинова не склонна иссякать, поскольку преследует вполне определенную цель. Примерно через полгода после начала занятий Семен Андреевич раскрыл перед мальчиком карты. Он явился в лабораторию в неурочное время, и Глеб уже по таинственному выражение его лица понял, что граф хочет сообщить ему нечто важное.
Сначала тот молча расхаживал по лаборатории, разглядывая склянки с химикатами и книги в шкафах, потом, кивнув каким-то своим мыслям, остановился и отечески ласково улыбнулся Глебу:
— Всем ли ты доволен, мальчик мой?
— Всем, — коротко ответил Глеб, с нарастающей тревогой всматриваясь в рябое лицо Обольянинова, на котором нельзя было прочесть ничего, кроме самого искреннего расположения.
— Новые учителя тебя устраивают? Никого не нужно переменить?
— Они все вполне меня удовлетворяют.
— Хорошо. — Семен Андреевич со вздохом присел на один из жестких стульев. Ни кресел, ни кушеток в скудно обставленной лаборатории не было. — А я пришел поставить тебя в известность, мальчик мой, что на днях из Парижа приедет моя дочь Каталина. Она там живет и учится в одном весьма аристократическом закрытом пансионе.
— А сколько ей лет? — поинтересовался Глеб. От неожиданности он не успел справиться с собой, и в его голосе невольно прозвучала ревнивая нота. Граф ни разу не упоминал о дочери, мальчик считал его бездетным.
— Она почти твоя ровесница. Ей недавно исполнилось одиннадцать. Постарайся подружиться с моей дочкой и не ссориться с ней часто.
— Почему вы думаете, что мы будем ссориться?
— Ну-у… — Граф замялся, возведя глаза к потолку, словно рассчитывая прочесть там уместный ответ: — Мне так кажется. Каталина — избалованная особа с непростым характером. Ты, мой друг, при всех своих несравненных достоинствах и талантах, тоже имеешь довольно колючий нрав… Однако думаю, вы поладите!
Он грузно поднялся со стула и направился к двери. Глеб смотрел ему вслед с недоумением. Граф прервал его занятия, чтобы сообщить о грядущем приезде из Парижа дочери?! Граф, свято охранявший его покой в часы опытов и требовавший того же от всей домашней челяди?! Мальчик ждал продолжения, полагая, что сказано еще не все, и не ошибся в своих ожиданиях. Едва коснувшись дверной ручки, Обольянинов вдруг резко обернулся и цепко взглянул прямо в глаза Глебу.
— Припомни-ка, дружок, как назывался тот яд, которым твой отец угощал меня? — спросил он вкрадчиво и негромко.
— Не знаю, — пожал плечами мальчик. — Я распознавал его только по запаху.
— По запаху аниса? — уточнил граф.
— Да, именно так. — Глеб отвечал все осторожнее, пытаясь догадаться, куда клонит собеседник.
— Но ведь для того, чтобы сделать противоядие, мало понимать, что в состав яда входит анис! Нужно знать весь состав! — сощурился Обольянинов.
— Зная этот характерный запах, я узнал и состав подходящего яда из одной книги, хранящейся в библиотеке отца. Там же я нашел и противоядие.