Отверженная невеста
Шрифт:
Она говорила серьезно, хотя глаза ее при этом улыбались. «Черт возьми, никогда не поймешь, что на уме у этой невероятной женщины, — постепенно успокаиваясь, думал граф Сергей. — Она все время будто партию в вист разыгрывает!»
Елена отвернулась к окну, за которым в утренней голубоватой дымке вырисовывался силуэт огромного города. «Подъезжаем к Берлину!» Она не раз бывала здесь с виконтом. Арман де Гранси хорошо знал и любил этот город и заменял своей приемной дочери и мнимой супруге самого искушенного гида.
— Останавливаться не будем, сворачивай в объезд! — опустив
Майтрейи, молчавшая все утро, забившись в угол кареты и полностью погрузившись в роман Стендаля, повествовавший о салонной жизни Парижа, известной ей лишь понаслышке, оторвалась наконец от чтения. С жалостью посмотрев на графа, девушка примирительно сказала:
— Не расстраивайтесь, Сергей Федорович, на обратном пути мы непременно остановимся в Берлине и все осмотрим. Ведь так, Элен?
Наивность принцессы, полагавшей, что в обратный путь они пустятся в той же компании, вызвала улыбки на лицах всех присутствующих. Граф, справившись с разочарованием, любезно ответил:
— Что вы, милое дитя, расстраиваться и впадать в меланхолию в вашем присутствии — это настоящее преступление…
Виконтесса, закутавшись в дорожный плед, прикрыла глаза, начиная дремать. Ей вдруг вспомнилось, как полгода назад в салоне мадам Свечиной они с Софи по обыкновению обсуждали последние новости. Подруга с упоением рассказывала, как на днях в салоне мадам Рекамье была представлена Анри-Мари Бейлю, известному всей Франции под псевдонимом Стендаль…
— Красивый, элегантный мужчина, о его донжуанстве судачит весь Париж. — Софи таинственно улыбнулась. — Я прекрасно понимаю дам, которые не смогли устоять перед обаянием этого кавалера…
— О, дорогая! — шутя, воскликнула Елена. — Неужели и ты пополнила ряды его великосветских жертв?
— Ну что ты, Элен! — не на шутку смутилась мадам де Сегюр.
— Я слышала, героиня его первого романа — русская аристократка, — продолжала дразнить подругу виконтесса. — Интересно было бы узнать, кем из наших соотечественниц навеян этот образ?
— «Арманс» — прелестная книга! Критика абсолютно несправедлива к ней. — Графиня поторопилась навести разговор на безопасную тему. — Стендаля обвиняют в подражании немецким романтикам только потому, что его герой в конце книги принимает яд. Можно подумать, во Франции мало молодых людей, особенно среди студентов, которые кончают счеты с жизнью именно таким образом!
Подруги не заметили, как к ним подошел молодой человек, и замолчали, только когда он остановился в шаге от них. Елена удивленно взглянула на незнакомца, который, в свою очередь, не сводил с нее глаз. Эти глаза, редкого сиреневато-голубого оттенка, смутно напомнили женщине что-то давно виденное и давно забытое. В остальном внешность юноши была хотя и приятной, но вполне заурядной — светлые волнистые волосы, темные брови вразлет, орлиный нос, худощавая фигура. Одет он был
— Вы меня не узнаете? А ведь мы с вами встречались, правда, очень давно… — Его голос от волнения сорвался, последние слова он произнес почти шепотом. На вид незнакомцу было никак не больше двадцати пяти лет. Что для него могли значить слова «очень давно»? Озадаченные дамы, развеселившись, переглянулись, прикрыв улыбки веерами.
— Вы ведь Элен Мещерская, не так ли? — все смелее продолжал молодой человек. — Я сначала узнал ваш голос и ушам своим не поверил! Мне показалось, что вы очень изменились, я сомневался, глядя на вас издали… Но теперь, вблизи, вижу, что это вы.
Дамы вновь обменялись недоумевающими взглядами.
— Назовите же ваше имя, может быть, мы разрешим это недоразумение? — сдвинув брови, спросила Елена.
— Я ваш кузен, — взволновано произнес он и поклонился: — Глеб Ильич Белозерский.
— Глебушка! Может ли это быть! Ты был таким крошкой, когда мы виделись в последний раз! — воскликнула женщина, порывисто поднимаясь с кресла. — Дай же мне тебя обнять, милый братец!
Презрев условности салона, родственники и в самом деле обнялись на глазах у шокированной клерикальной публики. Софи де Сегюр залилась краской до самых мочек ушей.
— Какими судьбами в Париже? — расспрашивала виконтесса.
— Я учился в Сорбонне, — не без гордости ответил молодой человек, — и теперь практикую в Париже. В частности, являюсь домашним доктором мадам Свечиной и многих завсегдатаев этого салона.
— А твой отец… — начала было Елена, но начинающий доктор не дал ей договорить.
— С отцом я не поддерживаю никаких отношений, — отрезал он с угрожающе потемневшим взглядом.
Повисла недолгая пауза, во время которой Елена пытливо смотрела на юношу, словно пытаясь прочитать на его лице тайные мысли.
— И давно ты практикуешь? — первой продолжила разговор виконтесса.
— Примерно полтора года…
— Мой кузен сделался доктором в Сен-Жерменском предместье… — Она покачала головой. — Кто бы мог это предположить?
Глеб заметно побледнел:
— Вас шокирует родственная связь с так называемым «докторишкой»?
— С чего ты это взял? — погрозила ему пальцем Елена. — Я, напротив, горжусь, что мой брат занят делом, а не прячется, как многие молодые денди, под крылышком у богатых папеньки и маменьки. Но, однако, братец, как я погляжу, ты обидчив!
— Увы, каюсь. — Глеб достал из жилетного кармана дорогие часы и, щелкнув крышкой, воскликнул: — Извините, сестрица, опаздываю к больному! Собственно, господин герцог не столько болен, сколько мнителен, но титулы подобных пациентов вынуждают меня навещать их каждый день в одно и то же время, минута в минуту, выслушивать их жалобы и соглашаться с тем, что их болезни крайне опасны! По совести сказать, титул часто и есть единственный диагноз!
— До чего же у меня злой братец! — Виконтесса подала ему руку на прощанье. — Мы теперь будем часто видеться! В воскресенье приходи ко мне обедать!