Отверженный
Шрифт:
Я иду, не зная куда, опасаясь замёрзнуть. Ходьба не даёт мне возможности превратиться в окоченевший труп. И больше мне ни чего не надо. Желание поесть я подавляю силой воли. У киосков с хлебом не останавливаюсь. И продолжаю шагать в неизвестность. А что тут плохого? Я иду, куда глаза глядят. Любуюсь ночной жизнью. И благодарю ночь что она не оставляет меня в трудную минуту. Её доброта бескорыстна. И этим она мне ещё больше нравится. В сумерках всё кажется не таким как в действительности. Я смотрю на высокие здания, где расположились современные бизнес центры и они сразу же меняют свой облик. Они точь-в-точь напоминают готические замки с остроконечными башнями. Вот в одном замке открылись огромные ворота. И показалась золотая карета, запряженная тройкой чёрных лошадей. К ней подошёл высокий и толстый барон в длинном плаще. Его сопровождала охрана. Кучер открыл перед ним дверцу кареты. Подал тайный знак оруженосцу, чтобы тот закрывал ворота. Сел в упряжку. Взял кнут и, что есть силы, погнал лошадей.
Меня снова настигло капризное одиночество. А я наивно полагал, что от него можно убежать. Выходит от него не возможно скрыться даже в большом и шумном городе. Оно повсюду меня найдет. От него нет спасенья. А всё-таки я не доценил его коварства и только сейчас могу признать, что оно самое страшное создание. Намного страшней, чем я мог себе предположить. Ему не ведом мир человеческих эмоций и чувств. И свою отчуждённость оно оправдывает напыщенной индивидуальностью. Меня страшит его хладнокровие. Оно забрало у меня возможность поделиться чувствами. Мне некому
Я свернул на оживлённый проспект. Тут движение не прекращается даже ночью. Но я его не замечаю. Я погрузился в собственные мысли и не веду отчёт времени. Оно для меня застыло как мраморная скульптура. Хотя для других оно не останавливалось ни на минуту и постоянно куда-то бежит. А что такое время? Отрезок цифр, помещенный на циферблат часов или часть вечности, где находят долгожданное убежище заблудившиеся души. Мне сдается, что я существую вне времени и пространства. Я смотрю на всё с позиции стороннего наблюдателя. И не вступаю в спор с существующим порядком. Для меня он ни имеет, ни какого значения. Я пытаюсь проникнуть в смысл движения. Ведь ему всё подчиняется. Атомы и молекулы, планеты и кометы, люди и животные всё сущее на земле повинуется внутреннему ритму жизни и неосознанно совершает целый ряд бесполезных движений.
Наместник бога на земле не смог примириться с его противоречивой сущностью и поставил человека в трудные условия выживания. Если бы мне дали возможность изменить тот порядок, который царит вокруг, я бы непременно сделал это. Я бы стал непримиримым революционером и сбросил бы в глухую пропасть всех идолов, похитивших у меня право выбора. Мне вспомнился отрывок из Библии, где было ясно сказано, что каждый человек имеет право выбора. Хорошо, ради познания истины я готов согласиться с этим утверждением. Но где же скажите, пожалуйста, моё право. Могу ли я рассчитывать на тёплую постель, сытный ужин и безбедную старость. Могу ли я, не имея средств для существования, обеспечить семью, поступить в институт, получить качественную медицинскую помощь? Останавливаясь на мгновение у витрины магазина, я мечтательно глядел на товар и думал, чтобы я купил, если бы у меня появилось право выбора. Только вот совершено не понятно, где взять право выбора, если меня им обделили ещё при рождении. Я ещё не забыл страницы истории из школьных учебников, ставших для меня началом познания мира. В них собрано немало ярких примеров всевозможных видов казни, придуманных святой инквизицией. Помещик имел полное право выбора отдать слугу для растерзания собакам или продать его первому встречному, который дороже за него заплатит. Но не наоборот, так что слуга не имел ни какого права выбора. Ему просто не из чего было выбирать.
Устав от продолжительной ходьбы, я присел на скамейку возле памятника неизвестному солдату. И мне сразу стало любопытно, а сколько вообще таких вот неизвестных солдат? Чем они заслужили немилость бога, что он отказал им даже в достойной смерти и оставил их без могилы. Где они нашли своё последнее пристанище? На лугах поросших сорной травой, в чаще леса, где нет ни души, в болотах, где уже давно не ступала нога человека или в катакомбах, засыпанных глиной и песком после взрыва. Я всматриваюсь в каменное лицо солдата, и оно оживает. Он хочет мне что-то сказать, но я его не понимаю. Его скулы нервно дрожат, мышцы вздрагивают, а рука держащая автомат опускается, и оружие с грохотом падает на гранитную плиту. Тишину прорезает вой сирен воздушной тревоги. Тротуарные плиты потихоньку раздвинулись. А на смену им появились довоенные постройки с блиндажами и окопами. По переулку идёт колона молодых бойцов. Не далёко от них едут грузовики с боеприпасами. А в противоположной стороне стоят две пушки. Застигнутые врасплох солдаты хватаются за оружие и бегут в укрытие. Начинается неравный бой. Бомбы разрываются вблизи друг от друга и оставляют после себя глубокие воронки. Здания рушатся как карточные домики, погребая под собой неокрепших мальчиков, впервые взявшихся за автомат. Кому они мешали? Кто свёл с ними свои счёты – судьба или карма? Или быть может это неуравновешенная госпожа Война устроила кровавую вакханалию своим кавалерам. Скорей всего что так оно и есть. Мерзкая девица с буйным темпераментом так и не научилась уживаться с соседями. И тогда соседи стали заклятыми врагами. Единственная их вина заключалась в том, что они имели несчастье родиться не в том государстве и не в тот час. А если бы дать им жизнь, то, сколько бы мир узнал новых писателей, композиторов, учёных, спортсменов. Но кто-то свыше отнял у них право выбора. Постепенно бомбёжка утихла, и улицы заполнили горы трупов. Вот он долгожданный покой. Незыблемая и ни чем не прикрытая истина и в одночасье не менее сурова, чем реальность. Уснули воины, смирившись с безызвестностью. Падают снежинки, скрывая от посторонних взоров их окровавленные раны, и закрывают обращённые к небу глаза, в них как в зеркале отражается боль, страх и ужас. Белый коврик постепенно скрывает под собой пиршество войны. Уже ничего не напоминает о битве, разыгравшейся прямо на моих глазах. И только снег продолжал идти. Но мне он не доставлял радости. На пустой желудок не будешь беззаботно разглядывать снежинки и восхищаться их формой. Голод пробуждает первобытные инстинкты и заставляет думать, где достать пищу. Я бы всё отдал, чтобы его утолить. Хотя, что мне отдавать? У меня же ничего нет. Постояв с минуту, я направился в глубь многоэтажных домов. Я рассчитывал, где-нибудь отыскать место для ночлега. Я бы, не раздумывая, согласился бы переночевать на чердаке или в подвале. Но только не оставаться на улице. Я боялся замёрзнуть. В непроглядной тьме ясно виднелись огоньки в окнах. Я с завистью на них смотрел и думал, как хорошо когда тебя ждут, когда ты кому-то нужен и о тебе не забывают. Вернувшись после трудного рабочего дня, ты наверняка знаешь, что тебя ожидает вкусный ужин, приготовленный специально для тебя любимой женой, и мягкая постель, где ты можешь спокойно отдохнуть от тревог и забот. У тебя есть квартира, а в ней имеется твой маленький уголок, где ты чувствуешь себя в полной безопасности. И тебе не страшны ни колючий ветер, ни тридцатиградусный мороз, ни вьюга. Ты избавлен от бесконечных мытарств и скитаний в поисках убежища. Развалившись в кресле, ты читаешь свежий выпуск газеты, пьёшь кофе и споришь с женой о политике. А мне об этом остается только мечтать. Мой удел дрожать от холода в зловонном подвале, питаться, чем придётся, выслушивать оскорбления в свой адрес и смотреть на вас, как вы живёте своих уютных гнёздышках. Я вас ни в чём не обвиняю и не сужу. Это не для меня. Я только воспринимаю вас как истинных богов, получивших дар наслаждаться счастьем и дарить его окружающим. А что мне дарить? Одно лишь несчастье. Кому оно надо?
Проходя мимо подъезда, я услышал истошный женский крик о помощи. Вокруг не было ни одной души. Я же до конца не осознавал что делаю. Меня влекло туда, где раздавались крики.
Если мне и суждено умереть, так пускай это произойдёт именно сейчас. Я интуитивно искал опасность и тем самым проверял себя на храбрость и стойкость. Я мог без разбору завязать драку, наперёд зная, что она окончиться в мою пользу. Меня кто-то оберегал от серьёзных увечий и как будто держал для важных испытаний. В чём они заключались, мне оставалось только гадать. Вбежав в подъезд, я столкнулся с двумя кровожадными монстрами зелёного и красного цвета. Обнажая острые клыки, они злобно шипели, и махали над беззащитной женщиной пистолетом, вымогая у неё деньги и норковую шубу в которую она была одета. Женщина же сопротивлялась, как могла и даже сумела сорвать с одного монстра его маску и на миг превратила его в человека разумного. Но он оказался совсем не разумным. Замахнувшись над женщиной пистолетом, он бы ударил её по затылку, и не известно чем бы это всё кончилось, если бы я в ту секунду не толкнул его в спину. Я очень точно рассчитал удар, и зелёный монстр покачнулся и прилип к стене. Второй его напарник оживился и решил мне показать несколько приёмов с вольной борьбы. Резко развернувшись туловищем, он занёс высоко ногу как балерина, по-видимому, намереваясь ударить меня в грудь. Но я успел пригнуться, и его бедненькая ножка скользнула по железным перилам лестницы и застряла в проеме. Пока он её освобождал, ожил зеленоватый монстр и, выхватив на сей раз нож, двинулся на меня как партизан на немецкий танк. Внезапный удар в пах заметно ослабил его агрессию, и после двух коротких стонов заставил свалиться на кафельную плитку. Поверженные монстры представляли жалкое зрелище для пособия начинающим ворам и тем, кто любит охотиться за лёгкой добычей. Пока я с ними расправился, женщина пришла в себя и убежала. Монстры также удалились, поддерживая, друг дружку и без конца охая и ахая, как будто я им повредил жизненно важные органы. Я подобрал с поля боя забытые пистолет, нож и с облегчением вздохнул. С ними я мог защититься и обеспечить себе хоть какую-то безопасность. Ввязавшись в игру на выживание, я, как ни странно продолжаю играть по своим правилам, не смотря на то, что силы у меня на исходе. Загнанных лошадей принято пристреливать, чтобы облегчить им предсмертную агонию. А что же в таком случае делать с людьми. Загнанные люди довольно часто демонстрируют неслыханный героизм и невиданную стойкость, прежде чем окажутся присыпанными могильной землёй. Судорожная борьба за жизнь несмотря ни на что продолжается. И неудивительно, что эта борьба порой окрашивается жестокостью и насилием. Воскресший пророк смог бы написать новое Евангелие о наших днях. И в нём бы не было и намёка на фальшь. Всё новое более притягательно, чем старое и в нём скрыт некий смысл прогресса. Только мне это всё не доступно.
Преодолев лабиринт дворов, я вышел к царским палатам. Так если я не ошибаюсь, назывался развлекательный комплекс, построенный в начале парка. К нему вели аллеи, освещённые удивительными фонарями в виде эльфов, держащих в ладонях светящиеся шары.
Белое сооружение напоминало собой сказочный дворец и тщательно охранялось. К парадному входу протянулась красная дорожка. Вдоль неё с обеих сторон выстроились военные. Звучала музыка. На охраняемой площадке стояло множество иномарок всех цветов и оттенков. Из них выходили нарядно одетые барышни в мехах и в сопровождении кавалеров шли к дворцу. А вокруг дворца слонялись нищие. Молодые высокие парни, вооруженные автоматами, без конца отгоняли изголодавшихся, похожих на скелеты, бомжей. Один молодой охранник из-за жалости вынес им буханку хлеба и с размаху швырнул её в грязь. Двое пожилых мужчин и одна женщина без глаза с визгом кинулись за добычей и как разъярённые волки начали кусаться и рвать друг друга за волосы. Выстрелы в воздух мгновенно охладили их спор, и они поспешили скрыться, насылая тем, кто стрелял, самые страшные проклятия. Несколько беспризорников неизвестно откуда раздобыли ведро с водой, подходили к иномаркам и просили охранников разрешения помыть машины. Получив отказ, они становились на колени, приподнимали низ своих изорванных грязных курточек и демонстрировали кости, туго обтянутые кожей. Ребра выступали настолько, что казалось, они скоро порвут кожу и выйдут наружу. Для пущей убедительности они открывали рот, показывая гниющие от кариеса зубы, громко плакали и просили кушать. Трое охранников решили избавиться от попрошаек и начали стрелять в их сторону. Но ребята, доведённые до отчаяния голодной жизнью, без страха бежали под пули. Одному мальчику насквозь прострелили ногу. Он упал и жалобно заплакал от невыносимой боли. Осознав, что сделали преступление, охранники поволокли его к машине, замотали его в целлофановую клеёнку, запихнули в задний багажник и увезли в неизвестном направлении. Остальные охранники вынесли попрошайкам сухарей и ради забавы стали бросать их в снег и со смехом наблюдать, как дети выковыривали засохшие куски хлеба, набивали им себе карманы и убегали. Желая попасть внутрь, я обошёл здание со всех сторон. Но потайных ходов не нашёл. Где-то послышался звон разбитого стекла. Залаяли собаки. Из-за угла навстречу мне выбежал парень с сумкой. За ним гнались два ротвейлера. Собаки настигли его, когда он подбежал к дереву и ухватился за ветку. Уцепившись зубами в его куртку, они потянули добычу к земле. Парень заорал как сумасшедший и прикрыл лицо руками. Не долго думая, я выстрелил в собак. Жалобно завизжав, они бросились ко мне. Я стрелял в упор. И только когда израсходовал все патроны, смог их убить.
– С тобой всё в порядке – спросил я, у парня помогая ему подняться
– Да я твой должник – ответил он и с опаской оглянулся – нам надо отсюда сматываться побыстрей.
Ничего толком мне не объяснив, он схватил меня за рукав и потянул в глубь парка. Расспрашивать я его не стал, так как к нам направлялись вооружённые охранники.
– Стой стрелять буду – крикнул один из них
Но мы не остановились. Нам не о чем с ними говорить. Откуда мы могли знать, что у них на уме. Жизнь всегда становиться дороже, особенно когда её у тебя собираются отнять. Мы мчались что есть силы. А вслед за нами летели пули. Одна из них ранила в плечо моего нового знакомого. Но он продолжал бежать. Вскоре всё утихло. Мы остановились, чтобы отдышаться.
– Тебя как звать?
– Костя.
– А меня Максим – ответил он и пожал крепко мне руку – а ты сам откуда?
Я не стал ему рассказывать, откуда я родом сказал лишь, что приехал на заработки. Но на вокзале меня обокрали, и теперь я ищу, где можно переночевать.
– Так пойдём ко мне. Я тебя угощу такой едой, которую ты ни когда в жизни не попробуешь.
– Откуда же ты её взял?
– У меня двоюродная тётка работает посудомойкой в том клубе для богатых. Вот она и вынесла мне, что осталось из барского стола.
– А почему за тобой гнались собаки.
– Ой, да это длинная история. Я потом тебе расскажу её, когда мы придём.
Мы спустились с крутого обрыва и прошли две троллейбусных остановки, прежде чем Максим с гордостью показал мне своё жильё.
– Вот мы и дома – с невозмутимым видом сказал он и стал оттягивать тяжёлый люк, открывающий вход в подземелье.
Я даже в самом страшном сне не мог себе представить, что под землёй можно жить.
– Чего ты стоишь? Залазь скорей, пока нас никто не увидел. Я через тебя не хочу лишиться своего дома.