Ответная угроза

Генрих

Состояние дел к концу 2-ой книги.

Наши потери.

(Без учёта потерь до середины июля кроме личного состава)

Личный состав. С момента боёв за Вильнюс и до момента отступления фон Бока от Минска — 40 тысяч санитарных потерь. Общие потери с начала войны — около 150 тысяч убитыми, ранеными, пропавшими без вести.

Танки и бронетехника.

Около 40 штук. Т-34 и трофейные. Половина, как правило, возвращается в строй после ремонта.

Авиация.

303 самолётов всех типов. Около 40% лётчиков при этом погибает.

Артиллерия.

Потеряно 22 гаубичные и миномётные батареи с начала Вильнюсско-Минской операции.

Повреждено два бронепоезда.

Немецкие потери.

На начало августа потери л/с вермахта Павлов оценивает в 50 тысяч.

С момента начала Вильнюско-Минской операции, с середины июля.

Личный состав: СП — 75 тысяч.

Танки: 320, из них 90 взяты трофеями.

Самолёты: 415 машин всех типов.

Общее количество пленных с начала войны достигло 100 тысяч человек.

* * *

16 октября, четверг, время 09:30.

Воздушный КП генерала Павлова над юго-восточными окраинами Каунаса.

— Мессеры слева по борту. Четыре штуки. Высота примерно семь тысяч метров, — докладывает один из наблюдателей.

— Мессеры-хренессеры, — бурчу под нос. Слегка недовольно.

Причина недовольства не «худые», как их лётчики называют. Что нам «худые»? Плевали мы на них со своей высоты. Немчура нагло заявляет, что высотный потолок их замечательного истребителя одиннадцать тысяч метров. Сотни на три метров, чем мы сейчас. Поверю облезлому ежу, а им погожу. Плотность воздуха почти в четыре раза меньше, соответственно, кислороду меньше во столько же раз. Никакая кислородная маска не поможет. Надолго. Температура за бортом — минус шестьдесят или около того. Такой махонький самолётик промёрзнет насквозь. Руки лётчика пристынут к рычагам. Ну, я так думаю.

Мы свой ТБ-7 герметизируем, как можем, но всё равно, где-то уходит. Потому постоянно работает нагнетатель воздуха. И для двигателей и в салон.

Так что не верю я, что мессеры могут работать на такой высоте. Выпрыгнуть ненадолго, туда-сюда, реальное боевое маневрирование? Хм-м…

Не верю и до сих пор немчура меня в обратном не убедила. Так что я даже без охранения летаю.

Причина моего недовольства в том, что фон Бок, — зараза такая! — вырвался таки из Вильнюсского котла. Умом понимаю, что удержать мы его не могли, пусть даже и сил у нас было чуть больше. В сильно уменьшенном масштабе мы оказались в положении вермахта, который пытался окружить мой фронт. Как в анекдоте про пойманного медведя, который не отпускает поймавшего его мужика.

Хвосты и второстепенные трофеи он нам оставил, поспешное отступление это всё-таки не паническое бегство. Так что танки Никитина уже на окраинах литовской столицы.

Между Вильнюсским и Каунасским лесом прогальчик небольшой, так что проскочили они почти без потерь. Ещё и там перекрыть наши не успели. Собственно, я их придержал. Пусть под бомбёжками и артобстрелом побегают.

А вот в Каунас я уже их не пустил. Аж на душе теплеет при мысли о взятом Каунасе, — хоть и потеряли там убитыми и ранеными пару тысяч и пару десятков танков, — и жирнючих взятых там трофеях. Вермахтовские пайки, как и прежде, укомплектованные апельсинами и мандаринами, личный состав радуют безмерно. Меня же безмерно радуют эшелоны с горючим. Раскидали их махом. И поставки из центра идут, так что я Рокки подбросил составчик. Сверх лимита. Радуйся, мужичина, и ни в чём себе не отказывай.

Так что фон Бок, или кто там командирствует, прочно застрял в Каунасском лесу. Вот освоимся на новых территориях, возьмёмся за него всерьёз.

Потрясающе легко всё получилось у Голубева. Недаром я целенаправленно выдёргивал его дивизии и после жарких боёв возвращал обратно. Почти вся его армия состоит из обстрелянных, опытных бойцов. А перед ним, с немецкой стороны — никого! В практическом смысле никого. Пограничные части, охранные дивизии, лёгкие дивизии… 10-ая армия растоптала их, не особо заметив сопротивления. Больше возни было с устройством десяти тысяч пленных. Хм-м… может приказать им Варшаву взять? Всё время удерживаю себя от этих дурных идей. Пусть фон Бок почти разгромлен, остаются фон Лееб и фон Рунштедт. И остаются за спиной. Кузнецов и Жуков их добьют? Ой, сомневаюсь!

Стучит пулемётная очередь. Стрелки хлебосольно встречают гостей.

— О, щени дэда! — возмущённый вопль Якова доносится из гондолы под крылом. — Куда ты стреляешь, олух?! Дай сюда! Нахрен отсюда!

Невозможно сдержать смешок. Наш пострел и здесь успел. Пока связисты передают сообщение «вниз» о замеченных вражеских самолётах, Яшка уже нырнул в гондолу. Ему-то сейчас делать нечего, пушки фрицев взяли паузу. А ещё он развлекается тем, что коллекционирует крепкие выражения на многочисленных языках нашей обширной многонациональной родины. Это грузинское, тюркские ещё могу распознать, но иногда выдаёт что-то совсем невообразимое. При этом не всегда помнит, из какого языка позаимствовал.

Из гондолы вылезает недовольный стрелок.

Приникаю к иллюминатору — не видать.

— Сюда, товарищ генерал, — приглашает адъютант Саша. Одобрительно ему угукаю и приникаю.

Зрительское место не очень удобное, но главное, что подлетающие мессеры в поле зрения. Так-так-так, — раздумчиво говорит им крупнокалиберный пулемёт. Каждая пятая пуля трассирующая, поэтому хорошо вижу, как огненная метёлка в конце непредсказуемо изогнутой траектории проходит впритирку к лидирующему мессеру. Тот резко дёргается в сторону и вниз, ведомый за ним. Возможно, Яков задел его, некритично, но задел. Поэтому мессер так нервно и отказался от более близкого знакомства.

Вторую пару Яков радушно приветствует не строчкой, как в первый раз, а расходящимся конусом пулевых траекторий. И опять попадает именно туда, где самолёты пытаются набрать высоту. Попал бы, если бы «худые» не вильнули вовремя в сторону.

После такого горячего приёма, благоразумные орлы Геринга решают, что такой хоккей им не нужен и сваливают в сторону и вниз. При наборе высоты маневрировать очень не с руки. А не маневрировать означает подставляться под дьявольски ловкого стрелка. Как говорится, вердамт и ну его нахер.

Отсмеявшись, отворачиваюсь от окна. Слышал как-то, как эта жидовская морда пытался растолковать стрелку политику партии в вопросе воздушной стрельбы. Вектор скорости пули складывается с вектором скорости самолёта, — вещал Яшка прямо в тоскливо расширенные глаза стрелка. Скорость пули — 850 м/с, скорость самолёта — 120 м/с, то есть, не учитывать движение самого пулемёта вместе с самолётом нельзя. Пуля летит порядка секунды-двух, — на более дальних расстояниях стрельба вообще не имеет смысла, — уклонение на сотню метров от цели это даже не в молоко. Это заплесневелая простокваша какая-то.