Ответственность религии и науки в современном мире
Шрифт:
Трактовка imago dei, базирующаяся на родственности и способности к творчеству, таким образом, напоминает нам о том, что наши творческие искания не рождаются независимым образом, они связаны с Богом, которому мы обязаны самим своим существованием. Эта родственные узы неразрывно связывают нас с Богом и мирозданием. Тед Питерс выражает это так: «Взаимосвязь с Богом делает возможной взаимоотношения людей. Тем самым imago dei вовсе не является непременным свойством людей, скорее это постоянное взаимодействие между Богом и человеческим замыслом» (2000:154). Потому креативность, осмысляемая и практикуемая отдельно от осознания себя как объектов творения, или с позиции людей,
Бердяев особенно подчеркивает тот факт, что истинное творчество отличается жертвенностью, бескорыстием и любовью. Обожествление наших собственных достижений, или восхваление самих себя противно творческому духу. Любовь к другим, а не власть над ними – вот источник истинного творчества. Цитируя Бердяева, «[т]ворчество есть духовное делание, в котором человек забывает о себе… И человек согласен губить свою душу во имя творческого деяния. Невозможно делать научные открытия, философски созерцать тайны бытия, творить художественные произведения, создавать общественные реформы лишь в состоянии смирения» (1937:130).
Так каким же путем возможно информирование и формирование нашей повседневной культуры посредством творчества, основанном на осознании нашей взаимосвязи с Богом и всем миром?
Родственный характер бытия Бога не относится ко всем формам взаимоотношений, а только к тем, которые характеризуются koinonia – исполненным любви единством. В koinonia нет места культу и самовосхвалению.
В наших отношениях мы призваны воссоздать koinonia, выражающую наполненные любовью отношения тринитарного бытия Бога. Koinonia свойственно признание и уважение, а не равнодушие и эксплуатация. Она представляет собой альтернативу эгоизму и отчуждению, типичным для технологической культуры. Наиболее яркое свое отражение она находит в практике евхаристии.
Наша повседневная жизнь характеризуется хитросплетением различных видов деятельности, в том числе совместных: работа, учеба, приготовление и принятие пищи, путешествия, забота о детях, уход за больными. Каждый из них обнаруживает влияние технологической культуры. Способ осуществления каждого из этих видов деятельности становится самостоятельной культурой. Она принимает характер и форму, свидетельствующие о наших взглядах на мир и о стиле жизни (Lathrop, 1999).
Именно посредством этих микрокультур мы можем практиковать дисциплины koinonia и тем самым целенаправленно признавать и чтить взаимосвязанность мира. Эти микрокультуры нашей повседневной жизни могут быть сформированы посредством нашего осознания неотъемлемой взаимосвязи сущего, единства в сердце мироздания. Я называю эти микрокультуры культурами koinonia. Барнс объясняет это так: «Наши технологии не являются нейтральными инструментами с духовной точки зрения… В процессе их применения… мы все глубже вовлекаемся в особый способ бытия в мире, который делает людей такими, какими являемся мы, создает тот тип отношений, который типичен для нас; а также характерный для нас способ понимания и переживания Бога» (2001:155).
Практика церковных таинств отражается в этих микрокультурах повседневной жизни. Она также помогает нам вспомнить о нашей сотворенной природе. Совместное собрание на богослужении подавляет проявления восторга по поводу своих возможностей и преклонения перед своей технической компетенцией. Мы призваны создавать вещи и следовать практикам, которые признают и воссоздают общность, а не пренебрегают ею и разрушают ее.
Боргман устанавливает связь между культурой потребления пищи в нашей повседневной жизни с преломлением хлеба и питием вина в евхаристии или Божественной литургии (1996:40). Застольная культура – одна из наиболее очевидных форм, в которой наша обыденная жизнь перекликается с духовной. В основе евхаристии лежит соблюдение завета Христа о совместном преломлении хлеба в память о нем.
Однако в нашем технологическом обществе люди постепенно утрачивают культуру потребления пищи. Еда и питье нередко превращаются в сугубо функциональные процессы. Потребление фаст-фуда, часто в одиночку, нежели в компании людей, становится все более распространенным явлением. Производство и распространение продуктов питания все больше отдаляется от нашей повседневной жизни. Поскольку ежедневная культура принятия пищи постепенно разрушилась, то именно ее возрождение способно укрепить весь спектр исполненных любви взаимоотношений, общность, koinonia.
Вербальная культура, культура общения – еще одна форма культуры, в которой наша обыденная жизнь перекликается с духовной. Как отметил Алан Ву, молодой австралиец, информационные технологии меняют характер взаимоотношений людей. Время, место и физическое присутствие все сильнее отдаляются от наших моделей взаимоотношений. В этом контексте традиционная модель общения и обмена информацией в церковной общине, например устное чтение Библии, молитва и пение прихожан, выглядит довольно архаично.
Может ли koinonia существовать в киберпространстве? Общение посредством компьютера, согласно Боргману, никогда не заменит естественную и культурную информацию, которая объединяет людей, стимулируя личное взаимодействие друг с другом и с миром. Под естественной информацией он понимает сведения о реальности (например, о радуге и книгах). Культурная же информация – сведения для реальности (например, рецепт или партитура). Электронное общение – это информация, подобная реальности, – то, что мы называем виртуальной реальностью. Боргман утверждает, что естественная и культурная формы информации нуждаются в целенаправленном покровительстве и заботе, чтобы они не утратили свою способность создавать koinonia. Наша способность распознавать природные знаки в окружающем мире может лишь усилить наше понимание и помочь по достоинству оценить существование родственной связи с иными творениями Бога. Мир говорит с нами на языке, совершенно непохожем на строго инструментальный. Эта культура речи находит свое естественное выражение в евхаристии, где наша вербальная культура и Слово Божье обретают наиболее явную взаимосвязь. Это приобщает нас к этике коммуникации, которая вызывает к жизни общность, искреннюю речь, открытое общение, где проповедуемое Слово Божье обеспечивает всем возможность высказаться и быть услышанными (Barns 2001:70).
Если мы привнесем воображение, вдохновленное родственностью и общностью, в нашу обыденную жизнь, то, вероятно, сможем противостоять господству инструментальной логики и убаюкивающему влиянию технологической культуры. Мы можем начать больше ценить безусловную важность создания и поддержания здоровых взаимоотношений в социальной, экологической и духовной жизни. Тогда это может помочь нам обрести верное представление об истинной человеческой способности к творчеству. Тогда вопрос о путях развития этики технологии встанет перед нами самым серьезным образом. Как нам в процессе творческого поиска обнаруживать, ценить и заботиться о процветании исполненных любви отношений друг с другом, окружающим миром и Богом? Человеческая креативность носит глубоко родственный характер. Истинная способность к творчеству – это выражение нашего родства с Богом и его творениями. Каждый раз, когда наш технологический взгляд на мир и технологическая деятельность отрицают это родство, мы утрачиваем наше творческое начало и не можем жить по образу и подобию Бога.