Отягощенные злом
Шрифт:
Магомет умел говорить хорошо. Образно, страстно, подбирая именно те слова, которые нужно. Маленьким он слушал, как гневно и страстно говорит его отец. Результатом этих речей стали восемьсот тысяч зверски убитых, растерзанных людей за два месяца, начиная от военных и заканчивая младенцами, не меньшее количество раненых и искалеченных, обезумевшая от пролитой крови, разоренная, как после нашествия вражеских полчищ, страна. Но это его не остановило – и теперь он делал все, чтобы то же самое было в стране русских – ненавистной Иттихад-е-Руси.
– Прости, брат… – сказал Рафак, – я и в самом деле впал в грех и возгордился. Воин джихада должен быть скромным…
– Вот теперь твоими устами говорит сам Аллах…
От сессии до сессии живут студенты весело – так что и Дарья, и Малена были дома. С утра они вяло позанимались какими-то науками, Дарья добила наконец-то реферат, на которым корпела
– Мала… – Дарья задержала дыхание, наслаждаясь очищенным от смолы дымом наргиле, в который она подмешала «марихуану мужских растений», которую достал для нее Магомет, – я вот думаю, зачем мы навязываем этим людям свои правила жизни, а…
– Ты про что? – Малена закашлялась, вдохнув много.
– Про Восток. Это же понятно, что они не такие как мы, да? Зачем мы туда идем? Зачем мы заставляем жить по-нашему? Пусть они живут как хотят.
Если бы Дарья видела некоторые зарисовки на тему «Тегеран, 2002 год», то, наверное, не была бы столь наивна. Например, бывший футбольный стадион, заваленный трупами. Двое из военных врачей, которым поручили очистить стадион, захоронив убитых как положено, умерли, не перенеся того, чему пришлось быть свидетелем: один застрелился, у другого в ту же ночь не выдержало сердце. Офицер пионерных саперных частей, чья штурмовая гаубица первой прорвалась к площади Парадов, поседел за одну ночь и оставил армию. Двое спецназовцев, увидевших горку отрубленных детских рук на крыльце школы, потом не взяли ни одного пленного, потому что поклялись в этом на крыльце той самой школы. Да, они другие, и они хотят жить совсем по-другому: с горами трупов под заунывное пение муэдзина. Но сможем ли мы, живя рядом с этим, оставаться самими собой? Вот в чем вопрос.
– Ты о чем? Они же дикари, – хохотнула Малена, – варвары [71] . Какая у них может быть свобода, а? Они не понимают, что такое свобода.
Дарье это не понравилось, и тут проявилась разница между двумя подругами, русской и полькой. Дарья была русской и потому инстинктивно сочувствовала всем слабым, малым, неспособным самостоятельно дорасти до цивилизации – в том числе и тогда, когда сочувствовать им отнюдь не стоило. Для русского, куда бы он ни приходил, местный всегда был младшим братом, а не рабом. Это потом, когда добро было не оценено, могла начаться война, но изначально русские всегда шли с миром. Русские, православные – инстинктивно добрые, этим они отличаются от европейцев и католиков, для которых уничтожение себе подобных часто есть акт почти механический. Для русского все люди – братья [72] . Малена, католичка совершенно европейского воспитания, думала совершенно другое, и между положением ее Польши, «оккупированной» Российской Империей, и положением той же Персии или Афганистана она видела большую разницу. Польша была европейской, цивилизованной страной, захваченной русскими варварами, что в понимании Малены было преступлением против основ мироздания. Персия или Афганистан были землями варваров, которые должны быть оккупированы просто по определению, и ничего такого в этом нет.
71
Милый польский характер. В нашем мире Польша, едва освободившись от колониальной зависимости от Российской Империи, в промежутке между 1918 и 1939 годами потребовала, чтобы ей были предоставлены колонии. Заметьте, не завоевала, а потребовала, чтобы были предоставлены. Впрочем, и воевали они изрядно. Так, они захватили Вильнюс (Вильно), причем, когда международное сообщество потребовало отдать город, поляки заявили, что войска, находящиеся там, подняли мятеж и не подчиняются приказам командования. Полонизировали они и Западную Украину с Западной Белоруссией, да так, что польских солдат и офицеров после прихода Красной Армии пришлось оберегать от расправ местного населения. Досталось и осадникам, то есть полякам, специально переселенным на эти земли. Так что поляки, едва сами освободившись от очередного агрессора, тут же становятся агрессорами сами. Например, сейчас Войско Польское едва ли не самое активно воюющее в Европе и на афганском, и на иракском направлении. В Ираке полякам единственным, кроме англичан, американцы выделили свой сектор ответственности. ГРОМ – польский спецназ – не вылезает из войн. И к чему бы это, спрашивается…
72
Никто из европейцев этого не признает, но это так.
– Не понимают? – переспросила Дарья. – А как же Рафак, с которым ты трахаешься? Он тоже не знает, что такое свобода?
– Да брось, подружка, – расслабленно сказала Малена, – не с этими же козлами. Это только для здоровья…
В этот момент на Петропавловской ударила пушка. Дарья недоуменно посмотрела на часы – не полдень.
Пушка ударила еще раз.
– Что-то произошло… – сказала Дарья. Дурное предчувствие вползало в душу.
Пушка ударила еще раз. Она протянула руку к пульту и включила маленький кухонный телевизор…
Магомет и Рафак вернулись через полчаса. Дарья встретила их в прихожей, надеясь по первому же вопросу понять, что произошло. Но тут и вопросов задавать не требовалось – с первого же взгляда, по горящим глазам Магомета, по Рафаку, который едва ли не подпрыгивал от радости, она все поняла. Шагнула назад, в гостиную, побледнев и прикрыв рот рукой…
Они убили Государя. Они – цареубийцы!
К Его Величеству Дарья относилась негативно, но душителем свободы его почему-то не считала. Ей было чисто по-женски неприятно и обидно то, как Его Величество поступает с женщинами, как открыто разрушил семью, потом жил в морганатическом браке с какой-то персиянкой, потом вернул себе жену, но в то же время имеет любовниц и не скрывает этого… Какая женщина не возмутилась бы при виде этого? С другой стороны, как и все женщины Империи от пятнадцати и до сорока лет, она была тайно влюблена в Государя и не сказала бы «нет», если бы представилась возможность стать одной из его пассий… хотя она сама не хотела себе в этом признаваться. Его Величество тоже был настоящим мужчиной… он воевал лично и был ранен, он сохранял ледяное спокойствие, сидя в зале Думы, когда больше половины зала его освистывало. Один раз он, безоружный и без видимой охраны, вышел к митингующим, хулиганствующим, перекрывшим дорогу его кортежу – и после нескольких его слов митингующие расступились, а хулиганы унялись. Да, она была против самодержавия как такового, но сердцем понимала, что вот этот человек, чей портрет в десантной форме (его собственной) с Георгиевским крестом висит в Пулковском аэропорту, – что этот человек хранит Россию. И убив Его Величество, Магомет с Рафаком объявили войну не власти – они объявили войну большей части страны, бросили вызов людям, навсегда отрезав себя от нормальной жизни. Они совершили непоправимое. И дальше нет ничего, кроме кошмара, как в том фильме «Цареубийцы», про группу революционеров во главе с Софьей Перовской, которые убили царя.
Магомет прошел в комнату молча, толкнув ее. Достал сумку, начал собирать вещи. Дарья с ужасом смотрела на него.
– Что вы сделали… Господи, зачем вы это сделали…
Рафак цинично хихикнул. Магомет бросил вещи, схватил ее за руку:
– Пошли.
– Но…
Он втащил ее в ванную и наградил хлесткой пощечиной. Дарья взвизгнула: никто – ни отец, ни мать – не смел бить ее (может, и напрасно), попыталась ударить его в ответ, но он перехватил ее руку и несколько раз с силой ударил ее по щекам. Она прижалась к стене, чтобы не упасть, с ужасом глядя на него.
– Перестань поминать при мне своего бога, – спокойно сказал Магомет, – это мне надоело. Ваш бог не мог и не может помочь моему народу. Ваш бог проповедует слабость и покорность угнетателям. Для меня нет такого бога. Поняла?
– Но зачем? – пролепетала Дарья.
– Зачем? А ты думаешь, можно было как-то по-другому? Нас называют террористами, но этот человек – больший убийца, чем любой из нас. Когда народ Персии восстал против тирана и сверг его, чтобы установить на земле Персии Шариат Аллаха, этот человек послал тысячи злобных псов для того, чтобы разорвать на части мой народ и его стремление к свободе! Он приказывал убивать – и приказы исполнялись. Тысячи детей убиты по его приказу. Как еще я и мой народ можем противостоять оккупации?
Во время операции «Шторм» – взятия Тегерана, – по данным разведки, погибло до двадцати тысяч террористов и фанатиков и около восьмисот русских солдат. На одном только футбольном стадионе нашли тридцать тысяч тел людей, убитых и растерзанных по приказу новой власти, а потом закопанных во рвах, выкопанных экскаватором. Об этом экстремисты предпочитали не упоминать.
– Но… разве можно так? Ты же…
Магомет поглядел прямо ей в глаза:
– А как? Как достучаться?
Дарья не ответила.
– Я не виню тебя. Ты дочь своего народа. Я – сын своего. Когда-нибудь, когда каждый из нас будет жить на своей земле, в своем доме, это не нужно будет делать. Но пока идет война. Я попрошу кое-что у тебя в последний раз.
– Что? – безразличным тоном спросила Дарья.
– Ты говорила, что у вас есть домик и яхта.
– Да… на побережье. А что?
– Поможешь мне добраться до него, ладно? Я возьму твою яхту… мы с Рафаком возьмем. Если мы попадемся, ни один из нас не расскажет про вас, ясно? Мы будем молчать.