Овечка в волчьей шкуре
Шрифт:
Им не повезло со мной, у меня оказалось никудышное сердце. Стоило начать, и оно грозило остановиться навеки. Моей жизнью дорожили и оставили меня в покое, решив немного подлечить.
Я лежала в подвале на койке, ножки которой были привинчены к полу, а из-за стеклянной двери за мной неотрывно наблюдал кто-то из охраны. Тщетная предосторожность, я была так слаба, что к унитазу в углу ползла на четвереньках. В голове все смешалось, я путала явь со своими фантазиями, уходила в горы или качала ребенка, пела ему что-то и тогда была счастлива, а потом вспоминала, что ничего этого просто не может быть. Я не знала, сколько дней
Лампочка над кроватью, забранная решеткой, заменяла дневной свет. Я думала о самоубийстве, это единственное, что могло бы спасти меня, но они позаботились о том, чтобы у меня не было такой возможности. Я лежала, пялилась в потолок, чувствовала, как силы очень медленно, но возвращаются ко мне, только для того, чтобы все началось сначала. Сколько я выдержу? Человек — существо живучее… И ещё я думала о том, что, если умру сейчас в этом подвале, на земле не будет никого, кто бы просто заметил это. Была и нет. Я вышла из беспамятства, чтобы узнать о том, что я убийца, а потом умереть в мрачном подвале. Может быть, это справедливо…
Меня кормили какой-то жидкой дрянью, приковав наручниками к спинке кровати. Они меня боялись. Это так смешно, что иногда я в самом деле начинала смеяться, парень за стеклом удивленно таращился. Свет лампочки бил в глаза, я гадала, сколько времени прошло — год, два? Чушь. У них бы просто не хватило терпения. Несколько дней, не больше, это для меня они растянулись в годы. Голову разламывало тупой болью, иногда я слышала обрывки разговоров и не могла понять: бред это или явь. Вдруг начинала говорить сама, называя имена, которые не знала, города, о существовании которых даже не подозревала, и вновь тупая боль в висках и беспамятство.
Однажды тихо открылась дверь и тут же захлопнулась, я блуждала между сном и реальностью и не сразу поняла, что происходит. Кто-то открыл дверь, но не вошел. Я ждала и вдруг услышала жалобный писк: на полу сидел крохотный котенок, серый, черными полосками, и таращил глазенки. Я попыталась встать, голова кружилась, от малейшего усилия я вспотела, сердце билось в сумасшедшем ритме, я сползла на пол и протянула руку. Котенок сделал несколько шажков и ткнулся носом в мою ладонь. Я осторожно взяла его и прижала к груди, он пригрелся, успокоился и уснул, а я лежала на цементном полу, боясь пошевелиться, и плакала от счастья. «Бог тебя любит, — шептала бабушка, гладя мои волосы. — Даже если очень больно, помни, бог тебя любит».
Я почувствовала, кто-то стоит рядом, и испуганно открыла глаза. Тело сводило от холода, я пролежала слишком долго на полу.
— Какого черта, — начал Стас, схватил меня за плечи и рывком поставил на ноги. Котенок с перепугу жалобно пискнул. — А это откуда? — Он выхватил из моих рук котенка, а я поняла, что он сейчас сделает, шагнула к нему, пронзительно крикнув, потом судорожно глотнула воздух и рухнула на пол…
"По ровной глади пруда плыли белые лебеди.
— Их не разрешается кормить, — строго сказал мужчина.
— Я только смотрю".
В себя я пришла от боли, исколотые руки были сплошь покрыты синяками. Эдик нащупал пульс.
— Ну вот, ты опять с нами, — сказал он весело. — Ты нас здорово напугала. Я ведь тебе говорил, твой труп нам без надобности, придется тебе пожить ещё немного.
Я закрыла глаза и отвернулась, а когда вновь открыла их, увидела Стаса, он стоял в ногах кровати, опершись на спинку, и хмуро разглядывал меня.
— Проснулась? — спросил он спокойно, я не ответила. — Ты дура. — В голосе звучала обида. — Ты самая настоящая дура.
— Привет. — И с этого момента перестала думать о смерти.
Не знаю, чего они ожидали, но реальность была такова: дела мои становились все хуже и хуже. Целыми днями я неподвижно лежала, уставившись в потолок. Со стороны, должно быть, это выглядело как крайняя стадия идиотизма. Правда, иногда я разговаривала с котом. Он ко мне здорово привязался, а я к нему, кот отлично меня понимал. Садился копилкой на моей груди и хитро щурился, мол, меня ты не проведешь, а я едва заметно кивала в ответ. Долгое лежание давалось нелегко, но, начни я разгуливать по комнате, мои враги быстро бы сообразили, что я чувствую себя не так уж плохо, а знать им это было ни к чему. Да и пялиться в потолок иногда очень полезно, особенно если желаешь что-то вспомнить; торопиться тут тоже ни к чему — надо уметь быть терпеливой. Я всегда отличалась терпением, доводя этим некоторых людей до бешенства. Сейчас данное качество очень мне пригодилось.
Я научилась отличать день от ночи. Ночью парень за стеклом дремал, голова свешивалась на грудь, он вздрагивал, вскидывая голову… Ночью приходил Стас, иногда замирал возле кровати, чаще стоял у стеклянной двери. Он мне не верил, ни единой секунды. И правильно делал. Иногда я чувствовала его мысли, они не облекались в слова, но я их чувствовала, в них было отчаяние. «Ты потратишь всю свою жизнь на напрасные поиски», — злорадно думала я. Днем он кормил меня с ложки, приковав наручниками к кровати, заглядывал мне в глаза, в которых стыло тупое безразличие. Остервенело запихивал в мой рот ложку, а я монотонно жевала.
— Ты ведь все помнишь? — спросил тихо. «Конечно, я все помню», — мысленно хохотала я и закрывала глаза.
— Ты все помнишь, — заорал он и запустил миску в стену, она с грохотом покатилась по цементному полу.
Мне хотелось показать ему язык, но я тупо разглядывала лампочку над своей головой.
— Хочешь, отвезу тебя на море? Будешь лежать на песке… Солнце, вокруг люди… Там ведь полно денег, хватит на всех. Какое тебе дело до этих свихнувшихся фанатиков? Просто возьмем эти алмазы. Сумасшедшие деньги, с ними можно уехать куда угодно. В хорошей клинике тебя за месяц поставят на ноги… Ну чего ты добиваешься своим дурацким упрямством? Хочешь погибнуть из-за идей, на которые тебе давно наплевать? А мы могли бы договориться.
Я отвернулась от него и сказала:
— Я жду своего мужа.
— Что? — обалдел он.
— Ты слышал. Я жду своего мужа. Он придет: и тут чертям тошно станет. Особенно тебе. Он придет, очень скоро.
— Что ты мелешь? — пробормотал он, хватая меня за плечо. — Какой муж? Посмотри на меня. Ты меня видишь? Я, я твой муж.
— Так я тебе и поверила, урод. Он придет, я чувствую.
— Все, — провел он ладонью по лицу. — Она спятила.
С этого дня Стас больше не появлялся, уверившись, как видно, в том, что я свихнулась окончательно. Избавившись от его недоверчивого взора, я почувствовала себя гораздо свободнее. Проблема в том, что у меня совсем не было времени: не могут же они вечно держать меня в подвале. Сумасшедшая баба — материал отработанный, от него избавляются. Я только надеялась, что жажда богатства в них так велика, что они не смогут убить меня, не попытавшись ещё раз узнать…